Я твой день в октябре

– Не знаю что говорить, Алексей,– серьёзно сказала Надя. Слёзы высохли и потёкшая тушь делала красивую внешность её печальной как лицо Пьеро из «Золотого ключика», которому Карабас-Барабас навсегда нарисовал след слёз на тряпичной физиономии. – Но ничего между нами не было. И не могло быть.

– Не может быть только того, чего быть не может, – тихо сказал Лёха. – Но, к сожалению или радости – всё абсолютно может быть. Кроме чуда. Давай будем считать чудом, что между вами ничего не могло быть. И не было. А ручку нашла на кухне и бросила под кровать Злата. Играла с ней и обронила на бегу. Пойдёт версия?

– Давай жить, как жили до армии твоей, – жена снова прислонилась к нему и сложила руки на его груди. – Я люблю тебя. А ты?

– И я люблю, – сказал Лёха. Не соврал. Он её любил действительно. Не так, как три года назад – страстно и фанатично. Но любил. Точно. Он ничего не путал. Любовь как бы переоделась, поменяла причёску и прошлое мощное магнитное притяжение, но осталась любовью. Он взял Надю за руку, захлопнул дверь и повел её к дивану. Сели. Прибежала Злата из спальни и принесла маме куклу, а папе картонный домик, внутри которого и мебель была, и даже ковры.

– Она хочет там жить, – сказала дочь. – Посадите её в домик.

– Посадим обязательно. Вечером. Ты подожди. – Лёха поднял дочь и поцеловал в щечку. – Вот поговорим с мамой и с тобой поиграем. Хорошо?

– Халасё, – радостно ответила дочь, забрала игрушки и убежала.

– Жить так, как до армии не получится, – Лёха просто еле выдавил из себя начало фразы. – Я больше не буду исполнять команды твоей мамы, поскольку видел в армии настоящих командиров. Мама твоя до них крупно не дотягивает. Ну, а кроме того, ты живёшь без оглядки на то – нравится ли мне твоя всепоглощающая страсть к языку и учёности. Именно всепоглощающая. Ты меня просто не видишь в доме. Тебе некогда. Надо всегда читать и беспрерывно писать. А я подотчетное лицо. Я обязан жить под контролем твоей мамы. Ты сама ни разу не спросила, что я вообще делаю. Жизнь идет. Но моя чешет как бы мимо тебя. Где я работаю?

– В редакции, – Надя улыбнулась. – Ты чего, Леший?

– А кем я там работаю? Вот ты – преподаватель в институте. А я кто в редакции?

– А кто? – удивилась Надя.– У вас же все корреспонденты и главный редактор.

– Уф – ф! – выдохнул Лёха. – А в спорте у меня какое звание? А на чём я играю в ансамбле ВИА «Нота-бене»? А выставок картин моих сколько было за три года? А сколько я написал рассказов и песен? Песни слушала мои? Рассказы читала? Они опубликованы. Газета всегда дома есть. О чем, кстати, я пишу в газету? А кто друзья мои кроме несущего нам в дом мёд и радость Вовы Кирсанова? Жердя помнишь, Носа…? Это мои с пелёнок друзья. Не товарищи. Братья кровные. А в институте я что сдал наперёд ещё за два месяца перед годом армейским? На каком курсе я, Надюша? Ты же работаешь там.

Надежда молчала. И голову положила снова на плечо Алексея. Но молчала недолго.

– Я исправлюсь. Обещаю. Будем жить полно. Каждый своей жизнью. Так жить просто необходимо для развития личности. Но я всё буду знать о тебе. А ты обо мне. Идёт?

– Давай попробуем, – Алексей кивнул головой. – Мысль красивая сама-то. Чего б и не попробовать?

А день тихо перекашивался в вечер. Тёща приходила, забрала Злату.

– Я её сегодня купать буду, – сказала Лариса Степановна, хитро окинув Лёху взглядом своих чёрных глаз, подведенных чёрной тушью, что проваливало глазницы и делало из лица тёши некрасивую рожу Бабы-Яги. – Нагулялся, Алексей? Заразу не приволок Надежде?

– Ну, мама! – вскрикнула Надя. – Ну, ничего поумнее сказать не имеешь? Так идите тогда. Мы тут разговариваем о жизни. Не киношку пересказываем.

– Ладно, мы пошли. Завтра с девяти – на дачу. Иван Максимович твоих родителей отвезет, Алексей, потом нас, потом Илью с Андреем и женами. А Эйдельманы на своей машине приедут.

– А чего приспичило тебе её купать перед дачей? – Надя засмеялась. – Придумала бы чего-нибудь пологичнее.

– Ну вас. Ладно, пошли мы, – Лариса Степановна взяла внучку на руки, помахала родителям её маленькой ручкой и ушла.

После разговора, который обе стороны приняли и посчитали законченным, пошли Надя с Лёхой на кухню и поужинали тем, кому что бог послал. Надежде подкинул он домашнюю колбаску, карбонат, бутерброд с красной икрой и цейлонский чай с овсяным печеньем.

– Ешь, Леший, – произнесла она пустое и бессмысленное предложение.

Лёха чай выпил, печенье достал из шкафа производства зарайской кондитерской фабрики и съел две магазинных булочки. Залив их сверху бутылкой «катыка».

Потом, не выходя из кухни, болтали они о всяком – разном, совершенно для читателя незначительном и не интересном. А тут подкрался и вечер поздний.

– На дачу завтра рано, – сказала Надя.

– Ну, да. Не рано. Сначала моих отвезут. Часов в десять и мы поедем. Но спать пора, уснул бычок. Лег в коробку на бочок.

– Только слон не хочет спать? – продолжила игру Надежда.

– Спать – нет, не хочет. Он хочет в душ и в кровать супружескую.

Лёха поднялся и минут за десять навел на теле санитарно-гигиенический порядок.