Я твой день в октябре

– Вермута, похоже, и мы хряпнем, сказал Андрей и пошел со всеми. Лёха остался на мостике один. Нашел в кустах свою удочку, уцелевшую за год бездействия, копнул палкой немного червей возле берега в мягкой земле и сел рыбачить.

– Это хорошо, что ты тут один, – тесть сказал это издали, прямо от калитки. – Нам с тобой надо десять минут на разговор. Я от них, пьяниц, откололся. Сказал, что пошел к охраннику указание дать. Так что, попробуем уложиться в десять минут.

– А на самом деле – указание не охраннику, а мне, – догадался Лёха, вскинул удилище, проверил червя и бросил поплавок в маленькую заводь, где не было течения и водился ёрш.

– Удочку на мостик кинь, – тесть сел рядом. – Речь о вас с моей дочерью.

Но, чтобы понятно было тебе сразу и мы уложились бы в десять минут, я с себя начну. И с тёщи твоей. Кстати, о тёще…Унеси ты, правда, гантели свои к родителям. Для неё они – пунктик, бзик. Вечный повод потрепать тебя. Я понимаю, что они не мешают никому. Но унеси…

– Ладно, черт с ними, – ответил Лёха. Унесу. – Но говорить-то о другом будем?

Игнат Ефимович зачерпнул ладонью воду и плеснул себе в лицо.

– Да если о нас с Надей речь, то о чём говорить будем? – Алексей всё же забросил леску по новой. – У нас всё прекрасно и нет не то, чтобы проблем. Разногласий малых, и то нет.

Лёха вопросительно глянул на тестя.

– Мы когда поженились – страшно, до колик в сердце любили друг друга, – начал Альтов. – Она деревенская. С Украины. Я её перед войной встретил. Поехали с товарищем помочь выкопать картошку в деревню к его дядьке. А Лариса – дочка этого дяди Степана. Я от неё обалдел с первого взгляда. Она тоже. Через неделю я приехал один, поговорил с отцом её, с ней самой часа два, самогона со Степаном выпили литр и я забрал её с собой. В Днепропетровск. Жили мы у меня дома. Ну, не в моём доме, а у брата. Его потом убили в первую же неделю войны. Она дома сидела. А я работал секретарём комитета комсомола на одном большом заводе. Девчонок там было – тьма. Ну, я парень шустрый был. Вроде тебя. Погуливал отчаянно. Она узнала. Шепнул кто-то. И Лариска в отместку мне тоже схлестнулась с соседом. Через два двора жил. Мне бабка, она напротив нас жила, пришла и рассказала. Ну и как тебе ситуация? Оба знаем всё. А ведь пожениться уже собрались.

– Хреновая ситуация, – сказал Лёха. – И как выпутались?

– Мы ругаться не стали, – тесть смотрел в воду. – А сели думать: что легче – простить или разбежаться. Решили, что разбежаться, конечно. И тут она говорит. Ну, мол, то, что легко – любой дурак сделает. А давай попробуем сделать так, как труднее. Тут и будет понятно – есть любовь меж нас или это все так было – развлечение. Мучились мы с ней, простить друг друга пытались, почти полгода. И получилось! Тогда я перед войной в Зарайск её отправил, а самого забрали политруком. На всю войну. И когда я приехал после демобилизации в Зарайск, первый мой вопрос был: есть у неё кто или нет? Четыре года всё же. А она говорит: я тебя сейчас возьму за руку и мы обойдем с тобой весь этот город. Если хоть один человек скажет, что видел меня с посторонним мужчиной один на один, то я в тот же день уеду на Украину и мы больше никогда не увидимся. Такое, говорит, моё слово. А про тебя, говорит, я даже знать не хочу. Ты на войне был. А война всё спишет. Это не праздник и не гулянка.

– Зачем рассказали мне всё? – Лёха поднял удилище и снова забросил леску в Тобол.

– Я всё почти знаю про твою прошлую жизнь. Знаю, что ты любитель менять девчонок, как носки. Раз в три дня, – тесть взял его за плечо. – Про Надю тоже знаю. Ну, пока ты в армии был, она тут тоже поддалась одному…

– Вы-то откуда знаете? Вы же вон где! На небесах! До вас и не доберётся никто. Даже если за месяц вперёд запишется – не факт, что попадёт.

– Не поверишь, – тесть смотрел ему в глаза. – Она сама сказала. Не матери. Мне. Плакала и просила совета: что делать? Она любит тебя. И хочет жить с тобой. Понял ты?

– Ну, так и я хочу, – Лёха опустил глаза.

– На следующий год я отправляю её в Москву в аспирантуру. На два года в институт Мориса Тореза.

– Ни фига! – Лёха оторопел. – Через год. И что мне делать?

– Вот поэтому я и говорю с тобой сейчас, – медленно и отчетливо произнес Альтов. – Она всё знает про тебя. В институте нашлись люди, которые помнят почти все твои похождения. Знают страсть твою к свободе и воле, знают, что ты плевать хотел на все авторитеты. И про связь с уголовным миром Надежде тоже известно. Но она сказала так мне: «Поговори с ним. Тебя он услышит. Пусть живёт без ограничений. Так, как ему хорошо, интересно и полезно. И пусть знает, что я его люблю, но тоже хочу жить так, как мне надо. Язык, наука, дочь и Лёха». Она хочет и станет ученой. Звания будет иметь. Я уверен. Это смысл её жизни. Пойми и ты её.

– А сама почему со мной не…? – Алексей даже в лице изменился. Обиделся, а, может, просто не понял.