Я твой день в октябре

В спортивном зале после учебы каких только не было соревнований «сборных» разных стран по многочисленным видам спорта и даже по боксу. Дружелюбие всех национальностей друг к другу достигало самых высоких параметров. Если бы совершенно посторонний человек с улицы мог бы попасть в любую комнату нескольких общежитий, то у него бы точно «поехала крыша». Грузины беседовали с девочками из Замбии на своём языке и те совершенно в тон отвечали им на своём, после чего обе стороны понимающе смеялись какой-то удачной шутке. Американцы на банджо, мексиканцы на гитарах, африканцы на разных барабанах, французы на аккордеонах, а русские на баянах упоённо играли полонез Огиньского, а поляки пели, потому, что откуда-то знали слова, которых для полонеза никто вроде бы не писал. Обстановка дружелюбия между советскими слушателями временами напоминала картину неизвестного художника размером двадцать в длину на три метра ввысь. Стояла она на четырёх больших столбах на одной из площадей ВДНХ. На ней улыбались светлыми улыбками, держась за руки крест на крест, молодые люди в национальных одеждах. Картина вместила все национальности, живущие в стране Советов. И было видно по лицам их, как хорошо им вместе. Вот примерно так же было и в ВКШ. Вечера были заняты встречами сегодня у украинцев, завтра у дагестанцев, послезавтра у грузин, потом гостей звали латыши, литовцы, русские, узбеки, казахи и так далее и далее, и далее. Грузины узнавали, что такое бешбармак, жая, карта и кумыс, казахи с удовольствием метали лаваш под сациви, шашлык и капусту по-гурийски, запивая всё это чачей, армяне и дагестанцы звали всех соседей покушать «долма», а узбеки и каракалпаки наповал укладывали и русских, и литовцев с якутами своим непревзойденным пловом. Разношерстными интернациональными группами ВКШовцы носились по Москве, ухитряясь за день и в Сандуновские бани сходить, и на Останкинскую «иглу» посмотреть вблизи, да ещё и в Пушкинском музее побродить, одинаково чувствуя силу и красоту великого искусства классиков всего мира. Лёхе вместе с Сергеем Петровичем и ещё десятком ребят из Таджикистана, Эстонии и и Белоруссии довелось попасть в Политехнический на творческий вечер Булата Окуджавы, после которого они долго и взахлёб рассказывали соседям в общежитии обрывки стихов, которые удалось запомнить. Нигде и никогда больше не довелось Алексею встретить в таком концентрированном виде естественной, никем не назначенной, искренней дружбы разных народов и органичного уважения одной нации ко всем остальным. Только в Высшей комсомольской школе.

Но самым потрясающим видением для Алексея Маловича был человек, которого знал и почитал как героя весь мир нормальных людей. Однажды ранним летним вечером ходили они с друзьями из своей группы по аллеям школьным, спорили о чем-то нужном всем для работы, и вдруг увидели, что навстречу им идёт с двумя парнями в белых рубашках Луис Корвалан. Поравнялись.

– Buenas noches, amigos! – первым поздоровался Корвалан и приподнял лёгкую белую соломенную шляпу.

– Buenas noches! – сказали все по очереди, прижавшись к кромке дорожки.

– Это же точно Луис Корвалан? – спросил непонятно кого Федя Сучков из Якутии.

– Это снится, Федя! – улыбнулся Сергей Петрович.

– Надо сегодня зайти к чилийцам и спросить, надолго ли он у нас поселился. Да так, что и не знает никто, – предложил дагестанец Дадаш Салахов.

– У нас безопасно. Явно Политбюро поэтому у нас его и спрятало. Только болтать даже в общагах о нём не надо, – сказал Лёха, провожая восхищённым взглядом легендарную личность. Ни он, да и никто другой не знал тогда, что

18 декабря 1976 года по решению Политбюро ЦК КПСС в обмен на генерального секретаря Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана из СССР в Швейцарию был выслан советский диссидент Владимир Буковский.

О Буковском и не вспоминал никто вообще, кроме близких по духу и отвращению к Советской власти соратников. А про Луиса не было известно ничего. Где он, что с ним? А он вот где! У нас. Живёт отдельно в красивом старинном белом домике среди берез и елей, так популярных в ВКШ при ЦК ВЛКСМ. А вот когда и куда он потом делся – тайна ещё покрупнее, чем тот секрет его таинственного у нас проживания.