И почему бегом понесли его ноги вниз по центральной этой улице не к родителям, а в тот дом, где жила пока ещё законная жена с его дочерью, он не успел понять даже тогда, когда нажимал кнопку звонка справа от красивой кожаной двери.
– Кто? – через пять минут спросила сонная Надя, дотрагиваясь до дверной ручки.
– Малович Алексей Николаевич, – тихо сказал Лёха.
Никакого шевеления не произошло за дверью. Даже дыхания Надежды слышно не было минуты две. Потом она прислонилась к двери и в щель между косяком и дверью спокойно и отчетливо произнесла шесть отдельных, ожидаемых слов, но всё равно тяжёлых как удары ломом по голове, душе и сердцу одновременно. Она негромко, но отчётливо сказала.
– Я с тобой жить не буду.
Не удивился Алексей. Но ноги к плитке, выложенной на лестничной площадке как вроде приклеились. Он попытался уйти сразу, но не получилось. Стоял как идиот ещё минут десять даже после того, как мягкие шаги Надины стихли в глубине квартиры. Потом как то отклеил от плитки кеды и медленно спустился под ещё не погасшую лампочку над подъездом.
Сел на скамейку, покурил и подумал, что он, оказывается, давно уже не сидит на скамейке, когда прямо перед носом его оказалась серая стена дома на улице Степной, где жили родители. Вот их он будить рано не стал. Ждал. Обкурился, стоя возле входа в подъезд, и только в восемь часов позвонил в крашеную суриком дверь. Мамино движение он услышал моментально. Как только она сделала первые шаги от кровати.
– Я приехал, мама! – сказал он так громко, что, наверное, прокляли его соседи со всех этажей и даже, возможно, из другого подъезда.
– Господи! – мама открыла дверь, Лёха шагнул вперед и мог бы просто расплющить её в объятиях. Но вышел батя, аккуратно оторвал маму от сына и сам обнял его так, что Лёха взвыл:
– Батя, так не было мне приговора о смертной казни!
Мама закрыла дверь и они втроем сели за кухонный стол, на котором не было ничего.
– Что, будем жить? – хлопнул его по плечу отец.
– Ну, Коля! – испуганно убрала она батину руку с Лёхиного плеча. – Он же не знает ещё ничего про Надежду.
– Знаю, – сказал Лёха. – Поэтому батя прав. Будем жить. Надежда останется теперь как один единственный день в том октябре шестьдесят восьмого.
– Я твой день в октябре, Надежда! – крикнул он так громко, что отец даже засмеялся.
– Думаешь – услышала?
– Думаю, – сказал Лёха. – И этот день – в прошлом. А в будущем пока нет ни черта понятного.
– Разберёмся, – сказала мама. – Бывало и похуже.
– Разберёмся, – повторил отец. – Давайте собираться. Завтракаем. Ты в школу, а мы с Алексеем в редакцию. Попробуем вернуть жизнь Лёхину в старое русло.
И через полчаса разошлись они. Мама на работу. А сын с отцом пока ещё только к первому разочарованию.
Лёха неважно относился к философии, которая как бы обобщала, уточняла, объясняла и упорядочивала всё, чем обставлено наше существование. То есть берётся философами сразу одним куском весь мир, вываливался в одну кастрюльку и там, в посудине, всё, что было перемешано и перепутано, разбирается по кусочкам, огрызкам и обрывкам, раскладывается что по краям кастрюльки, а что и за борт выбрасывается. Потом философы разглядывают под лупой непонятную им фигню, чёрт знает как вообще попавшую в это месиво, и как-то мудро очень объясняют всем нам, придуркам – правильно ли весь этот бардак смешан и что в нём важнее для варева, которое народу предстоит расхлебывать.
Ну, это, если по-колхозному на философию смотреть. Без научной культуры обобщения всяких разностей вселенского масштаба. А вот если умно философствовать, научно, то надо отстраниться от всего сущего и со стороны суметь разглядеть, как устроен наш белый свет. Как трутся в нём друг о друга материальное и духовное? Хаотичен наш непонятный до конца мир или упорядочен? Какое место в мире занимают закономерность и случай? Что есть истина и как отличить ее от заблуждений или преднамеренных искажений? Что нам, бедолагам всё-таки надо понимать под совестью, честью, долгом, ответственностью, справедливостью, добром и злом, красотой? Что такое личность и какая фея добрая или сволочь конченная выдаёт ей, личности, место и роль в обществе? В чем смысл человеческой жизни и что означают слова: вера, надежда, любовь?
Вот вроде бы на все вопросы уже должен быть ответ. Философии-то уже не одна тысяча лет, а самих философов чуть меньше, может, чем звёзд на небе. Но почему вот она, зараза, философия ничего Лёхе за его длинную двадцати шестилетнюю жизнь ни хрена не разъяснила толком – что есть любовь, какая вера ей, замечательной? Какая надежда должна была быть на Надежду свою? Заблуждались ли они, полюбив друг друга, или намеренно и сдуру чувства свои специально исказили? Где, блин, истина в этом хаосе страстей и меняющихся как погода чувств? И должна ли одна личность выпрашивать у другой, такой же совестливой и честной, достойное место и роль в его жизни?