Я, ты и все, что между нами

Остаток пути Уильям проспал, пробуждаясь, только чтобы сходить в туалет. Я оставалась наедине со своими мыслями до самой Дордони, пересеченной лесами и полями. Мы пробирались через сельскую местность, мимолетные гости в дюжине сонных деревень, усеянных горшками с огненно-красной геранью и кремовыми каменными домами с закрытыми окнами.

Невзирая на красоту пейзажа, я не могла перестать думать о маме, преследуемая теми же мыслями, которые сделали меня настолько обеспокоенной, что в начале этого года я впервые в жизни начала принимать антидепрессанты. Я никогда не считала себя человеком, которому понадобится медицинская помощь для улучшения настроения. Я всегда считала себя веселой. Первая, кто надевал глупую шапку на Рождество, или вскакивал и измывался над песней в караоке, или принимал участие в битве водными пистолетиками с Уильямом. Максимум, что мне нужно было, чтобы справиться с тяжелым днем, – «Альмонд Магнум»9, изредка запиваемое пино гриджо, в то время как результаты тестирования на работе указывали на мою «безграничную энергию и популярность у студентов», и мне даже никогда не приходилось платить за то, чтобы кто-то говорил так.

Но с тех пор, как мама переехала в Уиллоу-Бэнк (я думаю, что с этого момента), во мне постепенно начали происходить перемены. Шесть месяцев назад все вышло из-под контроля. Хотя многие даже не заметили этого во мне. Я хорошо играла ту самую старую Джесс. Но внутри все было иначе.

То, что началось с непонятного уровня тревоги, обрело собственную жизнь, когда мамина детериорация усилилась. Это нельзя было назвать депрессией. Скорее, это была тревога, разрушающая изнутри, неспособность думать о чем-то другом, кроме как о будущем, которое казалось тем мрачнее, чем тяжелее становилось жить моей бедной маме.

Таблетки помогали, хотя мне до сих пор не нравится тот факт, что я сижу на них. Однако они не изменили обстоятельство, которое стало первопричиной всего: моя мама сидела дома и медленно теряла контроль над собой. И никто ничего не мог с этим сделать.

Глава 4

Нас окружали плотные ряды деревьев грецких орехов с пышной листвой, когда навигатор наконец объявил, что мы достигли пункта назначения. Учитывая, что мы были в нескольких километрах от чего бы то ни было, он однозначно нес чушь.

Я порылась в бардачке в поисках карты, которую, я надеялась, не придется использовать, и после нескольких неправильных поворотов меня привело к указателю на Шато-де-Руссиньоль. Когда я с хрустом заехала на песчаную дорогу, волнение внутри заставило меня на мгновение задуматься, была ли я на самом деле рада мысли о том, что находилась на отдыхе. Что ж, предположила я, вполне возможно, пусть даже это означает, что Адам будет рядом.

Было время, когда я ненавидела его, но эта эмоция не свойственна мне от природы. И я быстро выдохлась.

Поэтому долгое время я попадала под определение цивилизованного человека: улыбалась ради Уильяма, когда Адам приезжал, чтобы забрать его; восклицала «как замечательно!», когда наш сын возвращался, восхваляя гастрономические качества «Хэппи мила» из Макдоналдса, в который его отвели.

Даже если бы я захотела тратить свои силы и время на возмущение Адамом, я бы не нашла этого чувства в себе из-за всего произошедшего. Сейчас я к нему равнодушна. Я живу дальше, убеждая себя в том, что он во Франции из-за работы, а не потому, что никогда не хотел обременять себя чем-то настолько приземленным, как моногамия и отцовство. Мой сын проснулся и сел, потирая глаза, когда мы уже могли разглядеть первые очертания Шато-де-Руссиньоль. Я видела его только на фотографиях, на каждом этапе ремонта, начиная с момента, когда все это было лишь старой развалиной.

Случилось это еще до того, как Уильям начал говорить, – Адам, время от времени отвечая на мои сообщения по имейлу, прикреплял фотографии замка. Все думали, что он сошел с ума, когда купил его.

Говорят, что за зарослями неподстриженных кустов и запущенных садов находилось величественное строение. Но в нем не было электричества, под полом бегали мыши, а канализационная система не менялась со времен средневековья. Однако, при всех своих недостатках, Адам всегда был достаточно упрямым, чтобы суметь вдохнуть в него жизнь.

Поскольку его письма – без просьб и вопросов с моей стороны – приходили мне на электронную почту каждый месяц на протяжении трех лет, я, хоть и не желая того, имела полное представление о его новой жизни: о долгих часах физического труда, об одержимом подходе к планированию, о смехотворно амбициозном видении этого места. Я без конца переживала о финансовых рисках, которые он взял на себя, и о том, как это скажется на его способности участвовать в затратах на воспитание Уильяма, без чего мы бы не дожили до сегодняшнего дня.

Я читала сообщения с имейлов со смесью заинтригованности, ревности, злости и отчаяния. Правда, оглядываясь назад, я думаю, что основной его мотивацией было в большей степени детское желание доказать, что он действительно что-то собой представляет.