Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Глеб смотрел на Генку, радостно блестевшего перед ним своими наглыми глазами, сверкавшего кривоватой улыбкой и явно немного разочарованного, снисходительно улыбался и думал, зачем этому проходимцу надо забираться ему под кожу. И чем более он думал, тем более убеждался, что Генкой двигали исключительно личные мотивы. Осталось выяснить, что за мотивы. В бескорыстное желание снабдить информацией Глеб не верил: любые сведения сообщались по корыстным мотивам. Любые. Даже бабками на скамейках у подъездов. Особенно бабками на скамейках у подъездов. Глеб посмотрел на Генку и с трудом сдержал ухмылку: этому типу не понравилось бы такое сравнение, и именно поэтому его стоит придержать напоследок. Попытку Тополева таким образом оградить его от новых отношений Глеб отмел почти сразу – Тополеву как раз важней иметь спокойного, уравновешенного и где-то даже счастливого юриста, чем дерганного и вполне возможно не самого здорового сатира. Попытку Генки предупредить желание Тополева еще до того, как оный его озвучит – тоже: Генка не дурак и четко знает границы своей самодеятельности, а подобное явно выпирало за рамки. Разумеется, полпроцента Глеб оставил – а вдруг кто-то из них сошел с ума? Непохоже, впрочем. Цвет лица у Генки вполне здоровый, общая адекватность тоже не вызывает сомнений, глаза блестят таким здоровым нездоровым любопытством. Иными словами, Глеб присутствует на дружеских посиделках.

Это умозаключение вызывало глубочайший диссонанс. Это не посиделки друзей – они не были друзьями. Хорошими знакомыми – да. Глеб даже позволял себе пойти дальше и излить ему душу в разумных пределах; Генка был надежен как швейцарский банк и почему-то охотно подпускал к себе именно Глеба, за что ему спасибо. Только данный конкретный вечер в баре не был посиделками друзей-хороших знакомых. Друзья-хорошие знакомые не зазывают в бар, не вливают алкоголь, не выкладывают грязные сплетни о близких людях. И опять же: Глеб не мог ничего с собой поделать и отказывался сомневаться в том, что Генка инициировал этот вечер со злым умыслом. У них все-таки были неплохие отношения. Совсем неплохие. И не для того Генка выволок Глеба, чтобы огорошить его неприятной новостью. Да и вообще, не ради Глеба это делалось и не ради сомнительного соблюдения чести и прочей махровой ереси. Макар вообще оказался банальной разменной монетой. Генке, кажется, нужно было поговорить именно на эту тему и именно с Глебом.

- Я не в курсе, -ровно ответил Глеб, - может, расскажешь?

- Ага, - Генка расплылся в улыбке. – Наш проницательный Кедрин, наш остроглазый Кедрин, которого Витальаркадьич провозгласил нашим корпоративным сибиллом, не в курсе?

- Гена, я не в курсе деталей. Но сам факт того, что мой питомец имел доступ к кудрям и их носителю, у меня сомнений не вызывает. Ты и дальше будешь ломаться, и я сочту вечер законченным, или соизволишь пояснить, чем тебя так взволновала ситуация?

Глеб многозначительно постучал пальцами по блюдцу, на котором стоял стакан. Генка покосился на него. Кофе в стакане осталось ровно на полглотка, после которого и предстояло сделать выбор: еще кофе, пиво или такси и домой.

- Представь, мой дорогой друг. Решил я постричься. Время пришло. А Илья стрижет просто замечательно. Да и собеседник неплохой. С очень интересным прошлым, судя по татуировкам и мировоззрению. В общем, лучше уж ходить к нормальному мужику, чем к этим.., - Генка сделал плавный жест рукой, якобы будучи не в состоянии подобрать верное слово.

- Манерным? – вежливо предложил свою помощь Глеб.

- Ну да, - многозначительно улыбнулся Генка. – Признаюсь честно: твой питомец исключительно трудолюбивый пацан. Швабрами и всеми этими причиндалами орудует на ура. Но самоусыновляется он с поразительной эффективностью. На это слово копирайт у Ильи, кстати, он посетовал, что единожды впустив его в махонькую щелочку, ты его уже не выгонишь. От тараканов избавиться можно. От этого проходимца нет.

Глеб усмехнулся.

- Сказал проходимец, - в спокойном голосе Глеба прозвучали предупреждающие нотки.

- Рыбак рыбака, Глеб Сергеевич, - заулыбался Генка. – Собственно поэтому когда я увидел, как роскошнокудрый Стас увозит шваброкудрого Макара в ночь, вывод напрашивался один. И он подтвердился. И подтверждался почти неделю. – Генка развел руками в притворном разочаровании.

Глеб смотрел на него, вежливо улыбаясь. Генка молчал и ждал реакции Глеба. После первой минуты его широкая улыбка померкла. Глеб помучил его еще пару секунд и вежливо спросил:

- И?

- И тебя не волнует, что тебе наставили рога? – Генка смотрел на него с настороженным интересом.

Глеб задумчиво посмотрел на стакан, в котором оставалось полглотка кофе, и подозвал официантку.

- Я так понимаю, живым ты меня отсюда не выпустишь, пока не вытрясешь душу, - смиренно пояснил он Генке. Генка ухмыльнулся и заказал еще пива. – Так что подкрепить силы не мешает.

Глеб поблагодарил официантку. Генка отпил пива, выжидательно глядя на него.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза