Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Узнав о том, что Макар устроился на работу официантом, Глеб очень пристально уставился на него и поинтересовался прохладным голосом, насколько Макар уверен, что осилит и работу, и учебу. Макар поежился под взглядом его прозрачных глаз, но торжественно пообещал, что сдаст сессию вовремя и даже постарается вытянуть на стипендию. «Ты обещал», - ровно произнес Глеб. Макар сжался под его взглядом, но разозлившись на себя за робость, встрепенулся и нагло уставился в его глаза своими болотными. Глеб не изменился в лице и не изменил взгляда. Макар отвел глаза и послушно кивнул головой. Глеб поднес к губам чашку – солидную, большую, уютного бежевого цвета, с массивной ручкой, с толстыми стенками, благодаря которым чай в ней долго оставался горячим. Макар в точности повторил жест Глеба, довольно улыбаясь в такую же чашку; он купил их обе с первой же выручки, которую ему выдала Наталья Владимировна, и Макар тут же рванул в ближайший магазинчик, чтобы найти что-то по вкусу. Глеб отметил утром, что именно эти две чашки стоят впереди на полке, очень успешно перекрывая доступ к другим, изощренно-элегантным, погипнотизировал их взглядом полминуты и отвел глаза.

Через пару дней после этого знаменательного чаепития Макар хвастался успехами в универе, рассказывая в лицах, какой он молодец и как безоговорочно с ним согласны преподы. Глеб согласно кивал головой, легко улыбаясь одними глазами, и отпивал чай маленькими глотками. На тарелках перед ними красовались пирожные, которые он принес из своей любимой кондитерской. Немного позже выплеснувший свои восторги и выдохшийся Макар с опасливым любопытством дегустировал пирожное. Глеб сидел, откинувшись на спинку стула, и скользил глазами по кухне. Горел приглушенный боковой свет на стене, ласкаясь к Макару. Глеб краем глаза отмечал, как свет путается в волосах и высвечивает острые углы на его лице, задерживаясь на скулах, носу, подбородке, то подсвечивая глаза, то стыдливо ускользая на лоб. Свет с особым тщанием обласкивал руки Макара с выразительными, пусть и тонкими мышцами, с цепкими и сильными пальцами, уверенно орудовавшими десертной вилкой. Свет со стыдливым интересом освещал выстиранную майку, которую Макар таскал по дому, и Глеб с подозрительным вниманием изучал, как она безвольно свисает с крепких и пока еще совсем узких плеч. И взгляд Глеба снова перемещался на стены, на окно, на полки, на лампы, на пирожное.

- А ты чего не ешь? Вкусное же пирожное, - Макар, нахмурившись, смотрел на Глеба. Тот рассеянно посмотрел на него.

- Я спокойно отношусь к сладкому, - флегматично отозвался он. – Хотя не против побаловать себя иногда.

Макар задумался. Ему очень понравилась эта фраза – «побаловать себя». Это ведь не то же самое, что побаловаться, решил он. Это именно сознательное, целенаправленное, немного отстраненное и… продвинутое? развитое? какое? рациональное? действие. Макар решил попробовать именно побаловать себя. Он осторожно снял крем и важно поднес его ко рту, попытался принюхаться, разочарованно нахмурился, не ощутив ничего особенного, прикрыл глаза и снял крем с вилочки одним плавным движением. Глеб покосился на его ужимки и приподнял брови, с любопытством глядя, как Макар сосредоточенно смакует крем. Следующей в рот отправилась вишня. Она Макару понравилась куда больше, судя по ямочкам, заигравшим рядом с уголками рта. Глеб усмехнулся и отделил кусок пирожного. Он еще раз оглядел кухню. Оказывается, она была уютной; пирожное – вкусным, и чай горячим.

Макар ревниво проследил за движениями Глеба. Ему хотелось, чтобы Глеб тоже наслаждался пирожным – вкусно же. Но улыбка у Глеба была странной, вроде многозначительной, но и ничего не значившей. Как-то с таким щедрым ртом и улыбаться должно быть просто, а он скупо отмеривает улыбку и отводит глаза. Макар отправил в рот еще кусок пирожного и продолжил разглядывать его из-под ресниц. Красивые у него на лице линии – все ровные, плавные, длинные, точные. И совершенно восхитительным акцентом подбородок с ямочкой. А над ним этот рот, уголок которого Глеб приподнимает в загадочно-невыразительной улыбке, и так хочется разозлиться. Макар следил за тем, как Глеб брал чашку неспешным, плавным и уверенным движением, и ему казалось, что пальцы, чуть больше необходимого скользнувшие по ней, скучают по ласке. Он поерзал, сжал бедра, подложил ногу под себя и уткнулся в чашку.

Глеб отложил вилку и выпрямился.

- С твоего позволения я пойду спать, - глядя перед собой, сказал он чуть потеплевшим и умиротворенным голосом. Макару, негодующе посмотревшему на него, открылся невозмутимый профиль Глеба.

- А если я не позволю? – не смог удержаться от шпильки Макар.

Глеб скосил на него глаза. В них поблескивала добродушная насмешка.

- Попробуй, - за будничностью тона он скрыл и насмешку, и совершенно неожиданную для себя самого игривость.

Макар лишь фыркнул в ответ.

- Иди уж, - снисходительно отозвался он. – Ты же собираешься взодраться с утра пораньше, как обычно.

- Спасибо, - Глеб снова не смог сдержаться от шалости. – Что бы я сделал без твоего разрешения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза