Я учился жить... (СИ)

- Я по всем этим инста-анциям еду, - хладнокровно пояснил он, опускаясь в кресло. – Алиночка, лапочка, а сделай-ка мне и этому эксплуататору по кофе, - не оборачиваясь, приказал Тополев маячившей в дверях барышне. Глеб проследил, как за ней закрылась дверь, и перевел взгляд на него. – Жизнь, мой друг, это утомительная штука, которая способна даже из такого жизнелюба, как я, сделать законченного мизантропа, - с сосредоточенным видом произнес Тополев. Кедрин откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и сделал благоговейное лицо.

Тополев вздохнул и покосился в окно. Глеб, которому его компания была не то, чтобы в тягость, но и энтузиазма особого не вызывала, терпеливо ждал, когда шеф расщедрится на пояснения. Но Тополев, судя по всему, ждал кофе.

Алина не заставила себя ждать. Счастливо улыбнувшись генеральному, ловко убрав пустую чашку и выставив кофейник и чашки на стол, она восторженно посмотрела на Тополева.

- Спасибо, Алиночка, спасибо, деточка! Ты просто прелесть какая незаменимая, - довольно пробасил Тополев и потянулся за чашкой. – Тебя хоть этот зануда не сильно гоняет? А то я ему – ух! – он шутливо погрозил кулаком Глебу, который тут же закатил глаза.

- Не сильно, практически совсем не гоняет, Виталий Аркадьевич, - с готовностью отозвалась она.

- Это хорошо. – Тополев с наслаждением отпил кофе.

- Спасибо, Алина, - прохладно отозвался Глеб, подозрительно глядя на свою чашку.

- Пожалуйста, - тут же отозвалась она, понятливо кивнула головой и ушла.

Глеб смотрел на чашку, Тополев усердно делал вид, что ему только что подали самый вкусный кофе, и пока он не посмакует его хотя бы минут десять, ни о каких разговорах не может быть речи, и Глеб терпеливо ждал, играя с ним в свою игру, не скрывая, что общество Тополева не то, что нежеланно, но его присутствие здесь требует каких-то пояснений, и все это с вежливо-выжидающей постной миной, которую Тополев очень не жаловал.

Тополев опустил чашку на блюдце. С раздраженным стуком опустил, злорадно отметил Глеб и приподнял брови, обозначая легкое недоумение.

- Мне нужно общество человека, который не будет требовать, не будет учить, не будет жаловаться на свои проблемы, - наконец со вздохом признался Тополев. – Только и всего. Тебе напомнить, сколько у меня друзей осталось? Ну вот. А у тебя хоть помолчать можно душевно.

У Глеба вытянулось лицо. Челюсть не отвисла только потому, что он сидел до этого, сцепив зубы.

- Не делай большие глаза, - поморщился Тополев. – Как будто ты не в курсе. На дружбу не рассчитывай, - тут же предупредил он. – Просто устал я от всего этого. А с друзьями попробуй-ка слабину покажи, тут же порвут. Вот так-то.

- А психотерапевты? Исповедники? Клуб анонимных трудоголиков? – вежливо поинтересовался Глеб, беря чашку.

Тополев засмеялся и забросил в рот печенье. Глеб повернулся к окну в пол-оборота; покосившись на него и убедившись, что тот совершенно ничего не имеет против, а сам с благодушным видом пялится в окно, Глеб погрузился в рассеянное созерцание, время от времени что-то вспоминая и заглядывая в бумаги. Рядом с ним шумно выдохнул Тополев и снова принялся за кофе.

Тополев сидел, глядя в окно, и задумчиво потягивал кофе. Как-то странно было осознавать, что в чопорном, сухом и выхолощенном кабинете такого же чопорного и сухого Кедрина ему было так хорошо. Просто и душевно. На него можно было вывалить все свои проблемы, и он бы впитал их, как пересохший песок бесследно поглощает воду. И кто его знает, как он видит проблемы, учитывая особенности его личности – возможно, нестандартно. Что и хорошо. Как ее там, латеральная логика? Тополев потянулся за печеньем. Энергично жуя его, он подлил себе кофе.

Глеб повернулся ко столу и вытянул из стопки слева документ, испещренный его пометками, который он молча протянул Тополеву. Тот взял, прочитал, подумал, угукнул, вернул Глебу и выискал шоколадное печенье. Глеб отложил лист, стараясь не думать, что подозрительно пристальный взгляд Тополева как-то слишком мало общего имеет с его внезапно проснувшимся желанием душевности. Как будто тот что-то хочет узнать и не очень успешно (или не очень усердно) притворяется. Но раз он сам не хочет говорить, то и Глеб не собирался ему помогать.

- Ладно, пора мне унижаться, лизоблюдничать и вести себя по-дипломатически, - мрачно сказал Тополев, вставая. Глеб склонил голову. – К совещанию вернусь, может, чуть раньше. С пяти можешь звонить, если что.

Глеб согласно кивнул, поднимаясь вслед за ним. Тополев направился к двери. У нее он чуть помедлил, оглянулся на Глеба, стоявшего, чуть склонив к плечу голову, и пристально смотревшего на него стальными глазами на нечитаемом лице. Отведя глаза, Тополев вышел. Что бы генеральный от него ни хотел, было это не настолько важным, раз даже с его отсутствием эмпатии он не захотел про это говорить. А значит, и Глебу не стоит уделять этому слишком много внимания.