Я уезжаю!

Я лезу в сумку за углем, но пальцы нащупывают карандаш, поэтому решаю, что четкие отрывистые линии сюда больше подойдут. Все беспокойство по поводу того, что мне придется слишком явно ее разглядывать, испаряется. Потому что официантка стоит спокойно и вряд ли в ближайшее время сдвинется с места.

Чем больше я смотрю на нее, тем старше она мне кажется. Ее длинные каштановые волосы собраны в высокий хвост, лицо усталое. Черты постепенно становятся для меня лишь набором линий. Фигура превращается в геометрические формы.

Вам знакомо такое чувство: если какое-то слово встречается много раз, то оно перестает выглядеть как слово? Например, «чаша». «Чаша» – вполне себе обычное слово, но если смотреть на него слишком долго или постоянно проговаривать про себя – «чаша-чаша-чаша», – то оно начнет напоминать иностранное. То же самое я ощущаю, глядя на официантку, потом в блокнот и снова на официантку. Для меня она становится не более чем набором углов: наклон локтя относительно бедер, ромб света на носу, пространство между ног.

И когда на мой лист падает тень, я сердито взмахиваю рукой возле головы, надеясь, что та исчезнет.

– Здравствуйте, – произносит голос позади меня.

Вскинув голову, я замечаю мужчину: у него красивый подбородок и волосы с проседью. Он улыбается.

– Вы американка, да? – Потом показывает на мой альбом. – Художница?

Я смотрю на него, а после опускаю взгляд.

– Ага.

Даже периферийным зрением мне видна его улыбка. Он подается вперед, пытаясь заглянуть в мой альбом. Но я не убираю локоть, загораживающий весь обзор, и он быстро сдается.

– Тут недалеко у моего друга небольшая галерея. Не хотите взглянуть?

Я молча продолжаю вырисовывать нос официантки, а потом говорю:

– Я работаю. – И больше ничего.

Он улавливает мой намек и уходит. Каким бы симпатичным он ни был, я не побегу со всех ног с каким-то незнакомцем из кафе, тем более когда я так близка к тому, чтобы нарисовать что-то действительно стоящее. Вот бы Ник видел, как я отшила этого красивого француза. Господи, нет, нельзя сейчас думать о Нике! Мне плевать, видит он меня или нет.

Тут я бегло задумываюсь: Лена до сих пор моя лучшая подруга или нет? Может, он все ей рассказал и теперь они оба меня ненавидят? При мысли об этом мои внутренности перекручиваются, как раздавленная банка из-под колы. Я выкидываю все ненужное из головы и продолжаю думать только о девушке перед собой.

Должно быть, проходит не больше пяти минут, но, когда она со вздохом уходит на кухню и я опускаю блокнот, у меня дико болят пальцы. Я даже не думала, что настолько крепко сжимала карандаш.

Сначала я горжусь собой. Рисунок хороший, это скажет любой. Пропорции правильные и точные, тени показаны верно, выглядит… интересно. Но женщина на бумаге не похожа на официантку. Мне не удалось передать ее грусть, тревогу – то, как безнадежно она смотрела в никуда, как девушка с картины «Абсент».

Первый мой порыв – уничтожить рисунок. Выдрать его из альбома и порвать на мельчайшие кусочки, которые усеют пол кофейни бумажным снегом. Но это же хороший рисунок. Может, не совсем правильный, но хороший.

Тогда я думаю о дедушкиной записке. Чувствую ли я, что знаю эту женщину? Если судить по рисунку, то вот какой я себе представляю ее: за тридцать, живет с мужчиной по имени Жан-Клод, который работает экскурсоводом и не может решиться на брак. Когда-то, очень давно, он изменил ей, но поклялся, что такого больше не повторится. А она по-прежнему переживает, работает официанткой и на всякий случай откладывает деньги на личный сберегательный счет. В этом кафе она проработала достаточно долго, чтобы заслужить повышение, но все время отказывается от него. У нее есть кот, которого зовут каким-то смешным человеческим именем, вроде Чарльза или Фрэнка, но ей это не кажется смешным. И она не счастлива. Не печальна большую часть времени, но и не счастлива. Вот что я смогла увидеть.

А еще эта женщина не стала бы дальше общаться с Ником после его слов: он не хотел, чтобы узнали его друзья, «не хотел, чтобы все это вообще происходило». Эта женщина знает себе цену.

Я снова бросаю взгляд на рисунок.

Она выглядит более одинокой, чем я хотела показать.

* * *

Может, еще доработаю свой рисунок перед сном. Я проверяю телефон: почти пять часов вечера. Странно, что мама до сих пор не объявлялась, тем более скоро ужин.

До отеля я добираюсь с легкостью, достойной парижанки. Или, по крайней мере, американки, настолько часто бывающей в Париже, что может порекомендовать хороший ресторан и знает сотрудников магазина по именам. Я – знаменитая художница! Выдающаяся путешественница! Даже если, обращаясь к французскому швейцару, когда тот открывает мне дверь, вместо слов «добрый вечер» говорю «доброе утро».