Я уезжаю!

К нему присоединяются Фиона, которая держит в руках скрипку, и парнишка с другим струнным инструментом, похожим на гибрид банджо и мандолины. Они начинают играть и петь. Всем присутствующим, за исключением меня, знакомы слова песни.

– Это народная песня, – поясняет Каллум. – Такие обычно все знают. Ты быстро схватишь.

И после первого куплета я готова с ним согласиться. С началом припева все дружно поют: «Нет, нет, никогда! Нет, никогда, больше никогда! Больше никогда я не буду пиратом, ни за что-о-о-о-о!» За первыми словами «Нет, нет, никогда» следуют четыре громких хлопка. Получается вот что: «Нет, нет, никогда!» (Х ЛОП-Х ЛОП-Х ЛОП-Х ЛОП) «Нет, никогда, больше никогда!» (ХЛОП-ХЛОП) «Больше никогда я не буду пиратом, ни за что-о-о-о-о!»

Остальные слова песни я не знаю, но с хлопками я отлично справляюсь.

– Прямо как в «Друзьях»! – говорю я Каллуму, когда песня заканчивается.

– В смысле?

Я начинаю напевать: «Тебе и не сказали, что будет жизнь такой». А потом хлопаю четыре раза: ХЛОП-ХЛОП-ХЛОП-ХЛОП – и жду его реакции.

– Их так и хочется смешать!

– Мне кажется, что этот мир еще не готов к твоему музыкальному дарованию, – смеется Каллум. – Но мне ты нравишься. А теперь давай я принесу тебе обещанный напиток.

Каллум буквально излучает феромоны, потому что мне постоянно хочется быть с ним рядом. Хочется, чтобы он снова обнял меня, вдыхать аромат его кожаной куртки. Так же действуют феромоны?

Наверное, все дело в пиве (а еще в шотах, которые мы чуть позже опрокинули с Фионой и Мейви в баре), но, когда мы с Каллумом возвращаемся к его пикапу, меня мотает, а в голове крутится песенка про дикого пирата.

– Нет, нет, никогда-а-а-а! – распеваю я.

Каллум смеется. Дождь давно прекратился, но земля по-прежнему влажная и рыхлая, все блестит от воды. Воздух напоен ароматом Каллума. Он прижимает меня к дверце машины со стороны водителя и, несмотря на мою промокшую спину, какое-то время не отпускает. Наши лица совсем близко.

– Привет, – произношу я.

– Привет, – отвечает он.

Я вглядываюсь в его голубые глаза так долго, что они, мне кажется, вот-вот изменят цвет или форму как в анимированной картинке. А после один из нас, не знаю, кто именно, подается вперед, и мы целуемся. Это потрясающе! На его мягких губах ощущается вкус пива, такой приятный. Я прижимаюсь чуть ближе, и наши ноги соприкасаются. Но вот мы уже отстраняемся. На наших губах играют улыбки.

– Майкл! – зовет Каллум, и тут из сарая, держась за руки, выходят Майкл и Мейви. – Не против сесть за руль? Я чуток перебрал.

– Как и всегда, приятель.

Каллум бросает ключи, а Майкл, поймав их одной рукой, победно целует Мейви в щеку.

– Подвезти? – спрашивает он у нее.

– Не-а, я пройдусь.

Мейви бросает на меня красноречивый взгляд «я знаю, что ты только что подцепила Каллума Кэссиди». Да, я использую слово «подцепила», потому что мне это действительно удалось, я крута. Я отвечаю ей застенчивой улыбкой.

– По местам! – кричит Майкл и запрыгивает на водительское сиденье.

Каллум открывает мне дверь и настаивает на том, чтобы я села спереди. На этот раз я не сопротивляюсь и сажусь в машину. Меня переполняет то же опьяняющее чувство, что и по дороге сюда, только теперь голова кружится по-настоящему: от алкоголя, стоящей в сарае жары и воспоминаний о губах Каллума.

Глава 17

Я ПЬЯНА, НО ВСЕ-ТАКИ НЕ СОВСЕМ. Я смотрела фильмы и знаю, что такое быть совсем пьяным: на ногах не держишься, язык заплетается, шлешь сообщения своим бывшим. Ладно, думаю я про себя. Если быть честной, то я чувствую непреодолимое, сильнейшее желание написать парню своей лучшей подруги, с которым переспала. Я думаю написать Нику (спасибо вай-фаю в Оме), и вот дело сделано. В «Фейсбуке» красуется выразительное «приве-е-е-е-ет». Я как тот злобный мальчишка из «Сумеречной зоны», который отправлял людей в дьявольское кукурузное поле при помощи своих жутких телекинетических способностей. Ему стоило только подумать – и бам! Все готово. Так и мое сообщение отправилось к Нику. Как если бы в этом процессе не участвовали пальцы. Лишь технология прямой связи мозга и сообщения.

Трава темная и скользкая. Весь мир окутан полумраком, как на старой забытой картине. Где-то вдали кричит ястреб.

Я вхожу в дом Эвелин и, стараясь не шуметь – я надеюсь, – пробираюсь в свою комнату. На часах 00:40. Я опоздала на сорок минут, но мой затуманенный пивом мозг уверяет меня не беспокоиться по этому поводу.

А потом я вижу, что в маминой комнате горит свет.

– Привет, – стоя на пороге, говорю я.

Она читает мемуары Тины Фей, эту книгу я подарила ей несколько лет назад на День матери. На ней футболка, еще с папиного сорокалетнего юбилея, которая уже пообтрепалась по краям.

– Как книга?

– Ты опоздала, – игнорирует мой вопрос мама. – Я не ложилась, ждала тебя.

– Прости. Но я не просила меня ждать.

– Конечно, не просила. Но я о тебе беспокоилась! – кричит она полушепотом, стараясь не разбудить Эвелин. Этот шепот-крик звучит еще страшнее.