Я уйду с рассветом

Стоило нам перестать двигаться, как нас буквально сковал холод. Мы раскатали плащики и помогли детям одеться, пока они окончательно не замерзли. Я расстелил матрасы подальше от края пропасти, Шарлотта распределила пайки. Проголодавшиеся дети набросились на еду, а потом все, не исключая пуделя, попросили добавки.

Я дозировал питье, чтобы потом не пришлось растапливать снег или пить озерную воду. Каждый получил по чашке воды. Отто напился из моей пригоршни и поспешил проверить, не осталось ли после ребят каких-нибудь недоеденных крошек.

Здесь, на большой высоте, в месте схождения горных хребтов, темнело довольно быстро. Мы не опасались ветра, но даже под укрытием скал воздух был свежим, почти зябким.

У детей слипались глаза, Шарлотта подавила зевок. Я заявил, что дежурю первым. Она так устала, что не пыталась спорить.

В ширину и в длину площадки вполне хватало, чтобы все улеглись бок о бок. Шарлотта устроилась с краю, создав своим телом барьер. Отто растянулся в ногах у детей. Благодаря Шарлотте он заполучил одеяло. Гуго снова перелег, положив на пуделя голову, но на этот раз она осталась под покровом одеял.

— Ты разбудишь меня, чтобы самому успеть немного поспать?

Шарлотта свернулась калачиком лицом ко мне и подложила руки под щеку. Я сидел, прислонившись к стене ущелья.

— Хорошо. Отдыхай. Я тебя разбужу.

Она закрыла глаза и вздохнула:

— Ты ведь не дашь мне свалиться вниз?

Я улыбнулся: она лежала метрах в двух от края.

— Ну конечно.

Губы у нее зашевелились. Я наблюдал, как ее тело постепенно переходит в состояние глубокого сна, как расслабляется лицо.

Темнота сгущалась, становилось все холоднее. Я запахнул тулуп — тот самый, из овчины, который надевал зимой, когда мои холмы покрывались снегом и ветер пробирал до костей. Я прикрыл лицо отворотом, и мне померещилось, что запах родного очага притаился между шерстинок.

Я просунул кисти рук под мышки и, откинувшись к стенке, принялся смотреть на звезды, сиявшие на черном покрывале ночного неба. Время шло, и зрелище, которое я наблюдал, становилось не менее впечатляющим, чем то, что я видел у себя дома. Я разыскал яркую Капеллу, а потом и всех остальных из созвездия Возничего.[77]

— Dadi, покажи мне еще раз, где пастух на небе.

Я пригнулся к Оуэну, положив одну руку ему на плечо, а второй указывая на созвездие.

— Вон там. Видишь? — Я обрисовал пальцем силуэт, по которому располагались основные звезды.

— Я хочу, чтобы он держал овец, а не коз.

Я усмехнулся:

— Тогда допустим, что у него на руках ягнята, а не козлята.

Он помолчал.

— Dadi, а когда у мамы будут детки, ты сможешь нас всех удержать?

Я подхватил его на руки.

— Смогу, machgen i. Вам всем всегда хватит места у меня на руках.

Улыбаясь воспоминаниям, я оглядел своих подопечных. Шарлотта с детьми крепко спали. Когда подул сильный ветер, я прикрыл их плотными шерстяными одеялами с головой. Даже Отто не пошевелился.

Зная, что Шарлотте не понравится, если позволить ей проспать всю ночь, я разбудил ее за пару часов до рассвета, положив руку ей на плечо. Она зарылась поглубже под одеяла перед тем, как повернуться на спину и со вздохом распрямиться.

— Твоя очередь, — прошептал я, чтобы не потревожить детей.

Она села, потерла ладонями лицо и достала из кармана пальто шарф.

— Все в порядке?

— Так и есть. Ночь тиха и прекрасна.

Мы поменялись местами, и я устроился в тепле, оставшемся после ее тела. Она заняла мое место и, замотав шею шарфом, приняла ту же позу: спрятала пальцы под мышками и обратила голову к небу.

Я думал, что не засну, но ошибся. Когда с первыми лучами света я пробудился, небо было цвета кровоподтека, а все вокруг окутали серые тени.

Дети просыпались с неохотой, малышка расплакалась. В утренней тишине крики девчушки звучали оглушающе, и Шарлотта поспешила ее успокоить. Пока она меняла Анне-Мари подгузник, та плакала все громче. Я не сводил глаз с ущелья.

Но как только девочка оказалась сухой, плач прекратился. Шарлотта взяла Анну-Мари на руки, похлопывая ее по спинке, и подняла на меня встревоженный взгляд:

— Ты заметил кого-нибудь?

— Нет. Но это не значит, что плача никто не услышал.

Она накормила детей и пуделя, а я тем временем собрал постели и одеяла. Как только самые младшие заняли свои места в рюкзаке и переноске, мы приступили к опасному подъему.

— Вперед! — скомандовал я псу. — Я пойду за тобой.

Он начал взбираться по крутому склону, я осторожно следовал за ним. По небу румянцем разливался рассвет. В густой тени было все еще зябко. Несмотря на тусклый свет, фонарь зажигать не пришлось.