Я ухожу

Людмила окинула взглядом взбудораженную толпу, отметив среди них супружескую пару, похожих друг на друга, как те самые двое из ларца. Высокий мужик лет пятидесяти необъятных размеров с каким-то недобрым, почти демоническим взглядом и внушительной задницей. Рядом с толстожопым расположилась подобной же комплекции женщина. Такая себе, если говорить откровенно, она и в молодости явно красавицей не была. А родимое пятно на лбу, напоминающее рог, плюсов к внешности не добавляло. Что интересно, женщина держала за плечи веснушчатого мальчишку лет десяти, будто опасаясь, что тот сейчас выскочит на дорогу. И что-то Людмиле подсказывало, никакого отношения к пацану она не имеет. Хлесткую фразу про мужской половой орган сказала именно Единорожка.

Кондуктор сама никогда хрупкой и грациозной ланью не была. Если только в детстве. Однако сейчас у нее возник один неприличный, но весьма насущный вопрос. Как этот Толстожопый и Единорожка трахаются? Или для подобной процедуры приходится пару кранов вызывать?

– Никогда такого не было, – все оправдывался лысый, напрасно ища глазами поддержки среди смотрящих на него. Вряд ли сейчас кто-либо мог сделать два шага вперед и заявить, что подобное действительно раньше не происходило. И сегодня все произошло в первый и последний раз.

Только теперь водитель грузовика не знал, к кому именно ему обращаться. Потому вертелся вокруг себя, выцепляя взглядом то красотку, то Людмилу, то Единорожку.

– В полиции будешь разбираться, – отозвалась еще одна из прохожих.

Тоже красивая женщина, только уже постарше. Люда даже нахмурилась. У них тут собрание какое-то, что ли? Или лучше сказать шабаш? Правда, красота ее было какая-то стервозная, холодная. Снежная королева, не иначе. В одной руке она держала круглый бумажный светильник, а второй фотографировала номера грузовика. Хотя водитель и не предпринимал попыток скрыться с места аварии. Попробуй он провернуть такое, его бы забили до смерти.

– Но хоть все живы? – спросил лысый.

И только теперь Люда спохватилась. Пусть и не с таким проворством, с каким выскочила наружу (все-таки речь шла о каких-то жизнях, а не о чести собственного мужа), она забралась в салон и пробежала взглядом по сиденьям.

Пацан держался за порезанную руку, попискивая то ли от боли, то ли от страха. Дал же бог ума, схватится за стекло, в которое въехал грузовик. Эх, молодо-зелено.

– Костя, тащи аптечку, – крикнула она, на ходу разглядывая рану.

Ничего особенного, пустяк. Просто ладонь порезал, разве что кровью немного сиденье измазал. Придется потом на мойку заезжать. Лишь запоздало Людмила хлопнула себя по лбу, какая мойка? Бок разворотило, автобус в ремонт отдадут. Интересно, а их теперь куда перекинут? На Федоровский, что ли? Там печка все время шарашит как не в себя. Опять Костя в гараже пропадать будет.

Кондуктор пробежала взглядом по испуганному чудаку. Казалось, после аварии его прическа максимально приблизилась к состоянию «взрыв на макаронной фабрике». Нет, Людмила слышала про седину, которая появляется после сильных переживаний, но чтобы волосы топорщились – с таким сталкивалась впервые.

И только затем Голунцова заметила лежащего на полу зэка с той самой злополучной розой. Точнее, последняя валялась рядом. Кондуктор подняла глаза и обнаружила треснувшее от удара стекло и кровь на нем. И обмерла. Короткостриженный не подавал никаких признаков жизни. У Люды не было большого опыта в обращении с мертвецами, но внутреннее чутье ей подсказывало, что зэк отбегал свое.

– Люда, кому аптечку? – подоспел муж.

Кондуктор молча указала на лежащего на полу. Хотя вряд ли тому могла уже понадобиться аптечка. Почему-то ей вспомнилось дурная присказка про мертвого и припарки.

Костя и сам понял, что произошло что-то нехорошее… Да что там, до всех, находящихся в автобусе, дошла трагедия случившегося. Даже пацан перестал пищать, зажимая свою руку и глядя на мертвеца. Его крохотная неприятность не шла ни в какое сравнение с лежащим на полу человеком.

– Матерь-заштупница, умер, что ли? – чужим голосом спросил Голунцов.

– А я почем знаю? – пожала массивными плечами Людмила. – Проверь. Что там трогают, пульс?

– Пульш, – сглотнул Константин, подслеповато щурясь. Словно пытался разглядеть хоть какие-то признаки жизни в лежащем. И у него не получалось.

Он медленно подошел к зэку, поднес сухие пальцы сначала к шее, потом взял кисть зэка. И после непродолжительной паузы посмотрел на жену из-за толстых линз. Поглядел внимательно, со всей присущей ему серьезностью и отрицательно помотал головой.

– Умер.

Пацан вновь запищал, явно от страха, а Люда перекрестилась. Сама не зная зачем. Сроду она верующей не была, это муж после отсидки в религию ударился. Влетел, что называется, с двух ног. Но жену не трогал, мол, к богу каждый самостоятельно прийти должен. Что Люду очень устраивало. Никуда идти она и не собиралась.