Я ухожу

Чуть поодаль, близ пешеходного перехода, лежала целая группа людей. Вот уж кому не повезло больше всего. После столкновения ЛиАЗа со столбом, передняя часть выбила ограждение и собрала тех несчастных, которые ожидали свой сигнал светофора. Теперь, разбросанные, большей частью еще живые, но тяжело раненые, они почему-то молчали, даже не пытаясь стонать или другими звуками выражать свое несогласие со случившимися.

Среди этих «Молчунов» разве что выделялся долговязый мальчишка лет десяти. Веснушчатый, в смешных коротких шортах, и еще живой, он выглядел здесь наиболее неуместно. Вот только смерть не выбирала себе жертв по возрасту и социальному положению. Тут все были еще более равны, чем в мифическом коммунизме и общественной бане.

Самое забавное, если в текущей ситуации кто-то еще мог выделить нечто забавное, что водитель фуры выжил. Лишь ключицу сломал из-за ремня безопасности. Вот только он бы все отдал, чтобы умереть.

Именно теперь водитель вышел на шатающихся ногах с ужасом глядя на то, что натворил. Крепенький невысокий мужик лет сорока, с небольшим пивным животиком и блестящей от пота лысиной. Самый обычный, такого можно встретить в любом дворе в майке-алкоголичке и растянутых штанах. И, как правило, именно его знают все жители.

Что еще интереснее, он не был пьян. Просто минутой ранее с ним случился сердечный приступ. Совсем короткий, однако его хватило, чтобы навести шороху в одном из подмосковных городков на северо-западе. В завтрашних новостях аварии назовут одну из крупнейших за последнее десятилетие. Хотя в этом году стране везло на подобные рекорды. Люди будто состязались в соревнования по массовому вымиранию.

Впрочем, с водителем еще ничего не было закончено. Он спрятал лицо в в сгиб одной из рук (вторая уже не слушалась), словно хотел остаться неизвестным, своего рода Инкогнито. И вот тут-то его и прибил второй приступ. Который и оказался смертельным.

И только после этого вечерняя тьма окончательно сгустилась над злосчастным перекрестком. Будто жнец, собирающий богатый урожай. Фонари не зажглись. Но если бы они горели, случайный прохожий очень бы удивился одному необычному явлению.

Сначала стихли все звуки – стоны раненых, крики свидетелей, вызывающих службы спасения, сработавшие сигнализации машин, которых задело аварией.

А потом все живое стало походить на призраков, пляшущие отблески теней от свечи на стене. Пока и они не замерли, как манекены на искусно созданной диораме. Все застыло. И осталось только слово. А если быть точнее слова, которые произносили два загадочных существа. Их нельзя было увидеть или ощутить, однако они точно были здесь.

– Так и сказал, Отец. Это его условие. Вернуть всю команду и тех, кто заключен в артефактах, – произнес с некоторым волнением тот, что помоложе.

– Каков наглец. Но он поймал тебя, Самаэль, поймал как сопливого мальчишку. Схватил за руку, когда ты пытался украсть яблоко из соседского сада, – ответил ему второй голос. Значительно ниже по тембру.

– Отец, я знаю. Мне хватает собственных терзаний, не стоит давить на больное. Прежде все работало как надо, кто же знал, что все так произойдет?

– Ты прав. Нельзя никогда ни в чем быть уверенным наверняка. Всегда найдется какой-нибудь человек, который тебя удивит. А за это стоит платить. Значит, он хочет изменить именно эту точку реальности. Чтобы аварии не было.

– Он говорил не совсем так, Отец, – сказал молодой. – Он хочет, чтобы жили все, кроме него самого. Каким образом это будет достигнуто – неважно.

– Даже так, Самаэль? – удивился собеседник. – Неужто к тебе затесался праведник?

– Отец, я тебя умоляю. Он попросту здравомыслящий человек. И понимает, что на все его условия мы едва ли пойдем. Оттого и исключил себя из сделки. Чистый прагматизм, ничего более.

– Прагматизм? Он же понимает, что верхнего порядка ему не видать, как своих ушей. С подобной-то биографией. Нет, в ней были светлые пятна. Но на общем фоне…

– Он все это понимает, Отец. Готов на медленную прожарку на лучших сковородах нижнего порядка. Я фигурально, конечно.

– Мне твой юмор никогда не нравился. Отдает от него какой-то жреческой солдафонщиной. А что с твоими детьми? Ведь в артефактах заключены и они, как я понял.

– Всего парочка, – легкомысленно ответил молодой. – Можно сделать сосуд под их души из каких-нибудь старых заготовок. Пусть проживут здесь двадцать-тридцать лет, а после опять же вернутся на нижний порядок. Даже не поймут ничего.

– Выпускать демонов в человеческий мир? Не слишком крутовато, Самаэль?

– Их души не такие уж и черные. К тому же, за несколько сотен лет полоскания на нижнем порядке я почти довел их до нужной кондиции. Того и глядишь, переродились бы скоро. К тому же, посмотри на нынешних риэлторов, по сравнению с ними мои ребята просто плюшевые зайки.