Я увожу к отверженным селениям

ради этого лучшего готова сокрушить все и вся. Ей личные блага не нужны... Да и кто из фанатиков истинных карьеру свою делает? Честолюбие, власть над людьми, желание попасть в историю — это для тех, кто покрупнее ее. А у Безыконнико-вых — единая цель: светлое будущее... А то, что ради этого химерного будущего они разрушают настоящее, этого им не по нять. Отец и мать у Безыконниковой умерли. Сестру и братьев она помогла отправить в Сибирь, сама о том позавчера расска зывала, близкого человека у нее нет. Муж ей нужен беспо119

щадный и верующий. Такого не нашлось. Дети ей не нужны, да к тому же еще и без отца. Не потому, чтоб безотцовщину не сеять, такое старорежимное понятие ей чуждо, она боится, чтоб случайный отец ребенка не оказался из враждебного ла геря... А вдруг дедушка его лавочку при царе имел? Злобы у ней с избытком за неудачную жизнь, за мировую револю цию... Предают ее враги всяческие. Но главное, еще не осознан ное ею сомнение: что если она неправильно жила? Зря погу била своих родных?

— Вы считаете, что ей не чужды такие сомнения? Может она просто больна?

— Я внимательно за пей наблюдала, Варвара Ивановна, искала признаки психического отклонения — и не нашла.

Правда, отклонения есть, но фанатизм и полностью здоровая психика — несовместимы. Лойола умирал с голоду, пока в пещере писал свои «Духовные упражнения». Ницше страдал головными болями, но они не были душевнобольными в пол ном смысле этого слова. Другое дело фанатики-диктаторы, та кие как Грозный и те, что живут сегодня или жили совсем недавно. Эти люди больны. Но чем? Бред преследования и бред величия. Оба бреда порождены неограниченной властью, кото рую они возложили на себя, отняв у других, или кто-то воз ложил на них. Y рядовых фанатиков, верящих в своих вождей — такое заболевание крайне редко. Безыконникова как фана тик здорова. Однако, проследите за ее поступками. Что ею движет? Умру от своих, но за свою идею... Отчасти — да. Но почему же тогда она не верит своим. В тюрьме грозилась донести на дежурную, потом на корпусную, а уж после па самого начальника тюрьмы. Они враги? А конвоир, что побе­

седовал с Асей? А начальник эшелона? Так не долго додумать ся, что и на самом верху враги. У Ефрема Сирина есть один рассказ об одном христианине. В начале он не поверил пропо веднику, а кончил полным отрицанием триединства Божьего.

Ефрем Сирин — убежденный христианин, епископ Низмоны, потом отшельник, толкователь священного писания, он очень хорошо знал, что неверие начинается с малого. Ибсеновский Брандт говорил: «Всё или ничего». Он не разрешил своей жене оставить последний венчик как память об их умершем сыне.

Брандт погиб, а мир не изменился. Безыконникова принесла

120

в дар идеям десятки чужих жизней и получила в награду каторгу. Она думает: «может быть со мной поступили непра вильно, ошиблись?» И она доносит не ради доносов, а чтобы подкрепить или развеять свои сомнения. Она не знает простой истины: если попала сюда — значит враг. Ей начинает казать ся, что доносы теперь не в моде. Рухнул мир доносов — рухнул мир Безыконниковой. Ее раздирает подсознательное чувство неуверенности, она стоит перед крушением своих идеалов. Елена Артемьевна поняла это и попыталась защи тить ее... Не сумела. Одними рассуждениями людей не убе дишь. Я напомнила о воде — и добилась своего.

— Пока ее сгложет червяк сомнения, она много успеет натворить.

— Согласна, Варвара Ивановна. Бороться с предателями убийством — не по мне.

— Им можно предавать? — глухо спросила Варвара Ива новна.

— Нам дозволено одно, им — другое, — спокойно отве тила Прасковья Дмитриевна.

— Поехали! Поехали! Ура! — радостно завопила Аська.

Звонкий металлический лязг буферов, резкий толчок, воз бужденные обрадованные голоса и убегающее из глаз одино кое дерево — его хорошо можно было разглядеть из окна вагона — убеждали, что на этот раз Аська была права. Эшелон уходил с запасных путей какой-то станции, названия которой никто так и не успел узнать.

— Вы обидели Риту, Елена Артемьевна, и Аню тоже... — заговорила Аська, когда эшелон на полной скорости под гро хот колес мчался в неведомую даль. Елена Артемьевна удив ленно посмотрела на Аську.

— Не хотите разговаривать со мной?

— Я устала, Ася...

— Я воровка, но я все понимаю. Мне Риту жальче всех вас.

— Почему же ты думаешь, что я их обидела?

— А тут и думать нечего... Рита за вас к мусору вышла.