Я вернусь

Как в воду глядел Калибулин. Через четыре дня нас бросили в наступление. Весь наш взвод был на острие атаки. Схватка вышла ожесточенной. Ту несчастную землянку, где я угостил итальянцев гранатой, перемахнули сразу, а в лощину даже не совались. Били пулеметы, несколько раз доходило до рукопашной, от залпов артиллерии земля ходила ходуном. Так начиналось освобождение Украины.

Лишь после боя, завершившегося нашей победой, когда мы оттеснили врага на пять километров, мне стала известна судьба Корчагина. Когда мы побежали в гору во время наступления, Корчагин, оказалось, повернул по своему обыкновению подальше от перестрелки, в тыл. Он был убит выстрелом в спину, как самый последний трус. Чьей пулей, так и неизвестно – то ли враги постарались, то ли наши. Он таким и был, а война, трусость не прощает…

Глава 20. Засада

Вместе с пехотой 1 гвардейской армии генерала-лейтенанта Кузнецова и приданными танковыми войсками мы вышибли итальяшек с Дона уже на всем протяжении реки. После жестких боев в ходе наступления они сдавались в плен добровольно целыми тысячами, потеряв боевой дух, отвагу, а порой и снаряжение. Исхудавшие, замерзшие, оголодавшие итальянские солдаты выглядели так жалко, что поневоле к ним просыпались какие-то человеческие чувства. Все же к ним относились иначе, чем к уже привычным немцам – тем да, было и глаз за глаз…

А немцев под самый Новый год мы вышибли из деревни Арбузовка, уже за двадцать километров от Дона. Помню, приехали две БМ-13 «Катюши», дали деловито по три залпа каждая и уехали. А мы пошли в наступление. Деревня горит до небес, а оттуда на нас немцы несутся… с поднятыми руками, кое-кто и седой полностью! Такой вот подарок нас ожидал к новому 1943-му году.

Но радость победы на войне длится недолго. Сегодня враг повержен, а завтра могут побить и тебя. Там же, возле Арбузовки, через несколько дней мы нарвались на немецкую засаду. От нашего разведвзвода к тому времени осталось тридцать четыре человека. Раздобыли коней, чтобы не повторять прошлый марш, и ехали мы, как всегда, впереди полка, бредущего пешком сзади. Шли ночью, чтобы немецкие самолеты полк на марше не разбомбили как раньше, в 1941-ом.

В небольшом заснеженном лесочке, оказалось, нас поджидали гитлеровцы. А поначалу было тихо, только скрипел снег под копытами лошадей да оружие позвякивало. Ни птицы не поют, ни деревья не скрипят. Нам бы догадаться, что это не спроста, но было поздно. Вдруг тишину прорезала автоматная очередь. Засада! Как ударили фашисты по нам, да с обеих сторон жарят – два пулемета, несколько автоматов и винтовки, со счету сбиться! Я кубарем слетел с лошади и укрылся в овраге возле дороги. Стал отстреливаться. Многих наших поубивало прежде, чем они успели схватить оружие, первой же пулеметной очередью, но все же не всех, гады перебили. Завязалась перестрелка.

Бились мы отчаянно, но немцев было намного больше и вооружены были они получше, и автоматы, и винтовок несколько, снайперских, а особенно – пулеметы. Немецкий пулемет страшная штука – разброс небольшой, лента на пятьдесят или сто патронов, и каждая пуля, входя в тело как дырочка, на выходе целый кусок мяса вырывает. Мы его «коса» называли за убойность и скорострельность.

Один за одним смолкали наши автоматы, немцы уже на гранатный бросок подошли. Вскоре отстреливался только я один, овражек спасал – пули поверху стригут. «Все, – подумал. – Конец твоей войне, Василий». Стреляю по чертям фашистским и такую ненависть к ним испытываю, что мысленно с врагами ругаюсь: «Чего ж вам, сукам, дома не сиделось? Отчего вы, черти, на нашу страну напали?!» Уж не хочется умирать, а деваться некуда. Не живым же сдаваться врагу проклятому! Два диска расстрелял, гранаты все истратил, немцев отгоняя, последние секунды доживаю, пока еще патроны есть.

Немцы в маскхалатах белых, видимо тоже из разведки. Как сугроб выглядят, только и видно, что ползает в темноте что-то, да огоньки от выстрелов. Зато крику было – немцы как атаку начали, так и молчание прекратилось. Гавкают со всех сторон, близко уже некоторые. Думаю, скоординироваться хотят – сейчас пулеметы к земле прижмут окончательно, подползет немец и кинет гранату в овражек – тут стены, все осколки мои будут. Хуже чем мясорубка получится.

Лежу так и стреляю отчаянно по теням этим и тут… Как затрещит сзади «Максим». Тра-та-та-та! «Ураааа!» – слышу. Полк подошел и топот такой слитный, сотни ног бегут! Не видать фашистам моей смертушки! Повоюю еще…

Полк, готовый к бою, это вам не застигнутый врасплох неполный взвод. Немцам даже оторваться по нормальному не удалось, наши в штыки пошли сразу же. Ночью так даже удобней, чем стрелять во все стороны, по своим и по чужим. Пулеметы они развернули вдоль дороги, но наши их гранатами закидали.

Трое или четверо нас выжило после той засады. Все, с кем я сбежал в эту дивизию, включая командира взвода лейтенанта Сидорова и черноморца, там легли, а оставшиеся в живых хоть и легко, но раненые, а на мне ни царапины! Военное везение это особый случай. И мне, к счастью, везло на войне неоднократно.

Глава 21. Голос