Я видел, как живет Италия

Лиллы нет ни перед одной из витрин «Galleria». В центре под куполом с вычурным витражом пол выложен мозаикой, изображающей быка. Там-то я и увидел мою жену. Она поставила свой острый каблук на самую деликатную часть тела животного и крутится на месте. Все миланцы считают, что этот ритуальный обряд porta fortuna[44]. Упомянутая часть тела бедного быка могла бы многое рассказать об этом обряде: миллионы каблуков почти стерли ее.

Лилла берет меня под руку и говорит, игнорируя мой растерянный и усталый вид:

— Просто безумие, мой дорогой, как вздорожала обувь!

Назавтра, перед тем как покинуть Милан, мы, конечно, пойдем, сверх нашей программы, на выставку, расположенную на Соборной площади, и в замок Сфорца.

Семь коммун

Держа путь на восток, мы тщетно пытаемся подвести кое-какие итоги. Северная Италия в гораздо большей степени, чем Франция, производит на нас впечатление процветающего края. Но сами итальянцы утверждают, что это картонный фасад здания, что впереди их подстерегает катастрофа.

Впрочем, более значительным кажется мне другое. Все без исключения наши собеседники говорили о Юге. Простое упоминание о проблеме Юга уже полно глубокого смысла. Раньше это была запретная тема, и говорить о ней было так же неприлично, как рассказывать о своих семейных неурядицах. Воспитанные люди, словно по уговору, избегали ее. Разумеется, иногда ее обсуждали в официальных кругах. Но в обществе намеки на невероятную нищету, на нестерпимые условия, в которых живут люди южнее Неаполя, считались признаком дурного тона.

Юг волнуется! И это действительно любопытно. Все сейсмографы регистрируют толчки. Когда Карло Леви положил почин, написав «Христос остановился в Эболи», его отличную книгу встретили горячо и восторженно. Так могли бы приветствовать смелость гражданина, который открыто и мужественно заговорил об опасности сифилиса или о несправедливости остракизма в отношении матерей-одиночек. С тех пор утекло много воды, и Юг теперь у всех на устах. По общему мнению, чтобы получить представление об Италии, нужно побывать на Юге.

В Бергамо мы покидаем опасный платный каток, называемый автострадой, для того, чтобы позавтракать. II не раскаиваемся. После несколько разочаровавшей нас новой нижней части города (какое-то нагромождение гигантских разноцветных кубиков для взрослых), после крутого подъема, оказавшегося серьезным испытанием для Пафнутия, мы выехали на прелестнейшую старинную площадь — пьяцца Веккья (Старая площадь), таково ее вполне подходящее название. Посреди площади — фонтан, из которого охотно пили бы многочисленные голуби, если бы один старый самец-драчун не возомнил, что край фонтана— это часть его жизненного пространства. Вокруг необычайная тишина. Мы уже не раз наслаждались такой феноменальной тишиной в этой стране, самой шумной на свете. Наверное, это старые прекрасные камни заглушают шум и заставляют вас говорить тихо. И спорим мы с Лиллой тоже вполголоса. Я хочу съесть омлет. Вот уже двадцать лет, как она, жалея мою печень, не дает мне яиц. Я же считаю… Короче, я заказываю бифштекс, а она омлет.

После Бергамо — Брешиа. Огромное разочарование. Промышленность и сопутствующий ей человеческий муравейник; трубы, венчающие город и тротуары, покрытые грязью, гонят нас дальше. Этому вездесущему архитектурному стилю Лилла придумала определение — спичечные коробки. Изощренной фантазии архитекторов хватает лишь на то, чтобы придумывать новые формы и раскраску неизбежных балкончиков. Плоские крыши придавливают город.

Впоследствии Верона укрепила наше убеждение в том, что камни истории должны бы пользоваться большим уважением и быть более требовательными в своих отношениях с новыми зданиями, которые их окружают. Бывает, конечно, иной раз, что современный архитектор хорошо почувствует дух произведений своих предшественников и вписывает новый дом в ансамбль города, не вызывая у людей зубовного скрежета. Но чаще всего, увы, либо по небрежности, или по неспособности, либо по неопытности, либо по недостатку средств, либо, наконец, из-за всего этого, вместе взятого, «спичечную коробку» просто-напросто втыкают среди старины, из-за чего старина начинает казаться старьем. При этом происходит то, что мы называем (вспомнив нашу прежнюю работу на радио и тамошнюю терминологию) эффектом Ларсена, то есть появление диссонирующего звука, возникающего в результате акустического взаимодействия между микрофоном и репродуктором.