Я видел, как живет Италия

Поэтому и мы почувствовали себя несколько пристыженными: мы уже готовы согласиться с тем, что нет дыма без огня. Но именно в этот момент Паскуалина сделала серьезный промах, заставив нас снова усомниться. Конечно, она «осмотрела хорошо и всюду», но проглядела операцию, которую моя жена перенесла несколько лет назад. Лилла, всегда порывистая, проговорилась, и Паскуалина, не растерявшись, сделала понимающий вид.

— Конечно, конечно, я видела рубец…

Однако недоверие остается очень смутным, даже хочется истолковать ее ошибку влиянием моей собственной упорной предвзятости. Но и Лилле, так же как и мне, показалось, что в этом случае рентгеновские лучи не сработали. Итак, в пользу ясновидящей остаются удивительно правильный диагноз и исключительно точно угаданная величина кровяного давления.

Медицинская консультация закончена, и я осмеливаюсь задать несколько вопросов. Паскуалина с явным удовлетворением скрещивает руки на животе; должно быть, это ее привычная поза. Сразу заметно, что она обожает говорить о себе. Подробно рассказывает о своей юности и о выявлении ее дара.

— Я была совсем молоденькой девушкой, но уже плохо себя чувствовала. Я была вот такая худая (она показывает мизинец), постоянно кружилась голова (чтобы стало понятнее, она изображает, не вставая со стула, вертящегося дервиша), аппетита никакого. Доктора, конечно, ничего в этом не понимали.

Горизонтальная линия, проведенная ее рукой, говорит, что если бы бедные больные были предоставлены только официальной медицине, то об их участи следовало бы пожалеть. Затем она описывает церемонию своей свадьбы. Несмотря на то что она родила двоих детей, одного за другим, она похудела еще больше (?). В общем, переход от девичества к замужеству не вызвал у нее никаких перемен.

— Однажды, работая в поле, я потеряла сознание. Вокруг меня собрался народ. Как мне говорили после, во время моего обморока я рассказывала, что в это самое время делалось в деревне; потом оказалось, что все, о чем я говорила, было правдой.

Говорит она уверенно, как по писаному. Несомненно, ей приходилось говорить об этом много раз, причем в рассказ вносились усовершенствования. Чтобы усилить впечатление, Паскуалина замолкает; в этот момент ожидаешь, что она вот-вот добавит с улыбкой: конец пролога.

— Некоторое время спустя, — продолжает она со вздохом, — мой муж вечером долго не возвращался. Моя мать уже проливала слезы, дети плакали навзрыд, а я оставалась удивительно спокойной. Находясь в каком-то трансе, я успокаивала своих: не плачьте, ничего с ним не случилось, я вижу его, он идет по дороге, сейчас он выходит из-за угла улицы, он подходит, он открывает portone[72], он поднимается по лестнице… вот он. И на глазах моих изумленных родителей вошел мой муж.

Снова пауза. Занавес после первого акта. Паскуалина глубоко вздыхает, и снова звучит ее ровный, монотонный, мягкий голос.

— Тогда моя мать отвела меня к доктору, который выслушал все до конца, не перебивая. После этого он повернулся ко мне и сказал: «Паскуали, посмотри-ка, что делается в нижнем этаже». Я наклонилась, чтобы поглядеть сквозь пол. Я увидела мужчину и женщину, считавших монеты. «Да, — сказал доктор, — это хозяева бакалейной лавки, что на углу. Каждый вечер они считают выручку. А в доме напротив ты видишь что-нибудь?» Сквозь стены и улицу я увидела мать возле постели больной девочки. И это было на самом деле так. «Можешь ты увидеть, чем хворает девочка?» — «У нее распухло горло». И опять это было правдой. Он знал это, потому что сам лечил девочку. «Иди, — сказал он моей матери, — забирай свое чудо, ничего серьезного с ней нет, не надо только мешать ее дару».

Я пользуюсь антрактом, чтобы задать вопрос:

— И у вас больше не было головокружений?

— Никогда больше, — отвечает Паскуалина, начиная третий акт. — После этого каждый раз, когда кого-нибудь из наших что-нибудь тревожило, обращались ко мне: «Ах, Паскуали, не посмотришь ли, что с моим старшим, который в солдатах?» Или: «Что сейчас делает мой муж?» Иной раз видишь вещи, о которых не следует рассказывать. Но я понимаю…

Опустив глаза, она поясняет со скромным видом:

— Ведь мы существуем для того, чтобы лечить, а не для того, чтобы разрушать. Разве не так?

Лилла убежденно кивает головой. Я возвращаюсь к практической стороне дела:

— Вот так вы постепенно устроили ваши дела?

Она смиренно указывает на palazzo вокруг нас, на поля и на. кур за оградой.

— Да, с божьей помощью обзавелась домом и пополнела.

В этой бедной стране полнота служит внешним признаком преодоленного недоедания.

— Иначе говоря, мой дар, заключенный внутри меня и не имевший выхода, иссушал и терзал меня.

— Но как вы объясняете этот дар?

Лилла подавляет гримасу. Мы с ней уверены, что не обойдется без указаний на небесные силы. Ничуть. Паскуалина оказалась умнее. Она поднимает обе руки, изображая чаши весов. Ее голова и изображаемое коромысло клонятся то в одну сторону, то в другую.

— Mah… Chi lo sa?[73] Я вроде медиума, вроде ясновидящей…

Мы поднимаемся одновременно с ней.

— У вас бывает много клиентов?