Я видел, как живет Италия

Прежде чем покинуть этот город, отвращения к которому я не скрывал с самого начала, мне хотелось бы посвятить несколько строк одному человеку — Данило Дольчи. Всякий раз, когда я произносил это имя, мои собеседники усмехались. Это morto di fame[151], жадный до рекламы, аферист, опасный безумец. Приехав в Сицилию с Севера, он утверждал, что политически абсолютно независим, а потом вскрылась его принадлежность к компартии — и сколько добрых людей, которые его поддерживали, помогали ему, материально и советом, было скомпрометировано. По общему мнению, этот мечтатель причинил одно лишь зло. Более того:

— Во что вмешивается он, этот северянин? Как будто бы мы без него не можем обойтись.

Только один человек, сицилиец, вздохнув, сказал:

— Его вина только в том, что он одинок.

Разумеется, я не мог цифру за цифрой проверить данные, сообщенные Данило Дольчи в его «Расследовании в Палермо», но, читая книгу, находил в ней собственные впечатления. Мне было все равно, к какой политической партии он принадлежит. Этого человека возмутило, причем необычайно сильно, то, что и во мне вызвало ужас. Я хотел с ним встретиться; мне отвечали, что он исчез.

— Положил в карман семнадцатимиллионную Ленинскую премию — и «поминай как звали».

Несколько недель назад мое внимание привлекла статья о Дольчи в одном парижском еженедельнике. Я позвонил ее автору — он видел Дольчи; не доверять его словам у меня нет никакого основания. Этот человек — настоящий человек. Семнадцать миллионов целиком ушли на различные предприятия, основанные им для помощи беднякам.

— Поезжайте в Партинико и посмотрите, как он живет, — сказал мой парижский коллега в заключение.

Я не колеблюсь между этими «за» и «против», с каким бы пылом они ни произносились. Я за Дольчи. Даже если бы вся его заслуга заключалась лишь в том, что он взял на себя почин; даже если бы она была лишь в том, что он познакомил другие страны с этим распространенным в Италии словом, не имеющим французского эквивалента: nullatenente. Nulla— значит ничего, tenente — владелец, собственник. Словом, ничем не владеющий. Il nullatenente — несчастный на стадии предельного обнищания. Именно этого человека и взял под свою защиту Данило Дольчи.

Уф! Выехав на дорогу, вдыхаю полной грудью. Предместья Палермо красивы и богаты. Глядя на холмы и зеленеющие вершины, обманываешься насчет вида самого города. Первый этап пути — Piana degli Albanesi, Албанское плато. Этнографический островок. Постепенно в обиходе оно было переименовано в Piana dei Greci — Греческое плато. Но Муссолини восстановил историческую правду, впрочем, лишь приблизительную. В действительности речь идет о бывших жителях Морей, то есть Пелопоннеса, южной части Балканского полуострова. Посягательства турок сближали их с албанцами, несмотря на разницу происхождения. Отсюда у них и общий герой — Георгий Кастриот, прозванный Скандербегом. Освободив свою родину, он стал появляться всюду, где возникала необходимость бороться с притязаниями турок. После смерти Скандербега и восстановления ислама из Морей началось массовое бегство. Первая организованная партия эмигрантов переселилась в Пьяна в 1500 году. К ним присоединилось несколько одиночек, уже находившихся в Контессе. Они сохранили родной язык, передавая его из поколения в поколение, свои обычаи и традиции, так как справляли праздники и придерживались православного церковного ритуала; они сохранили мучительную тоску по родной Морее, которую большинство из них не знало. Первого мая, в день поминовения усопших, они еще до сих пор поют:

Прекрасная Морея, которую мы не видели со дня разлуки…[152]

Почва на этих возвышенностях бедна. Сыр, растительное масло, вино, трава. В скудных количествах. Конечно, люди покидают эти места, эмигрируя на полуостров или дальше. По утрам мужчины отправляются на работу, а женщины остаются домовничать. Если их и увидишь в поле во время жатвы, то лишь потому, что они приносят мужчинам еду.

По праздникам эти дамы наряжаются в традиционные костюмы. Поверх красной юбки — цвет албанского национального флага — легкий прозрачный передник темного цвета: траур по Скандербегу. Лиф тоже красный, но блузка с широкими рукавами — белая. Золотые украшения с выгравированным черным орлом; широкий серебряный пояс и медальон с изображением святого. В торжественных случаях они покрываются кружевным шарфом голубого цвета. Зеленое — знак траура… или свадьбы.

Разве бегство в прошлое — удел только тех народов, которые несчастливы?