Я видел, как живет Италия

— Пересеките la strada[166], поверните a desire[167], постучите в terce[168] дверь.

Мило и приветливо, о неизменной готовностью оказать услугу.

Именно в окрестностях Реджо мы повстречали одного из самых очаровательных представителей рода человеческого — профессора Заппоне. Это было в Пальми, прелестном городке, спокойном и мирном, где препятствия, чинимые любви, привели за последнее время я не знаю к скольким смертным случаям. Заппоне — краснобай, образованный человек, у него удивительная память, и он очень щедр на рассказы. Если уж говорить начистоту, то мою книгу должен был бы написать он. У этого человека неисчерпаемый запас рассказов о суевериях, связанных с бракосочетанием, об языческих искупительных обрядах, перенятых христианством у других религий. Он, например, знает, что стоит только поработать в петров день — и обязательно жди, что в деревне умрет три человека. Он рассказывал, как в засуху жители Риа-чи организуют процессию со статуями местных святых Козьмы и Демьяна. Придя к морю, они наклоняют фигуры святых до самой воды и хором угрожают:

О San Cosimo е Damiano
О ci bagnate о vi bagnamo![169]

В другом городке статую закованного в цепи святого переносят из «его» церкви в «чужую» и держат там, пока святой не уступит и не ниспошлет ливень, и, чтобы святой был посговорчивей, к носу статуи подносят время от времени соленую селедку, пытаясь вызвать у святого жажду.

Он рассказывал нам удивительные легенды о змеях и о serpari — тех, кто их почитает. Говорят, что 5 июня все живущие на горе змеи сползают к морю. По словам Заппоне, у этого явления есть научное объяснение: во время tuoni di Marzo (мартовских гроз) очнувшиеся после долгой зимней спячки змеи испытывают зуд под старой, готовой свалиться кожей. После смены кожи их начинает мучить жажда. Тут они замечают с вершины белое пятно и, приняв его за молоко, устремляются вниз, к морю. Наш ДРУГ утверждал даже, что на морском берегу змеи совокупляются с муренами.

Он рассказал нам и о женщинах из Баньяры, которые года два тому назад смело облачились в короткие штаны своих мужей.

— На диво светловолосые в сравнении со смуглыми черноволосыми жителями Италии — по-видимому, они единственные прямые потомки великих лангобардских завоевателей, — женщины Баньяры в один прекрасный день решили, что с них хватит нужды. Посоветовавшись между собой, они переложили домашнее хозяйство на своих безработных мужей, а сами, наполнив корзины овощами и фруктами из собственного сада, водрузили их на головы, как это принято у арабов, и отправились на окрестные базары. Такого еще не бывало. Настоящая революция. Где это видано? Женщины, покидающие домашний очаг, чтобы бегать по дорогам? Но к вечеру они вернулись домой с деньгами. И рассказчик заключает:

— А на следующий день все повторилось сначала, и так продолжается по сей день.

— А мужчины их не ревнуют? — спрашивает Лилла.

Заппоне корчит гримасу:

— Бывает, кое-кого пырнут ножом. Но вы бы видели их. Настоящие лангобардки — высокие, сильные. Женщины, которые умеют постоять за себя… — он подмигивает: — когда пожелают!

Лилла прерывает мои воспоминания:

— Достаточно о Реджо-ди-Калабрии.

И разом переносит меня из Пальми в Неаполь. Под солнцем цвета расплавленного свинца к пристани подходит вапоретто. От берега отплывает красная лодка. На веслах толстяк. Отгребя метров на десять, он снимает пиджак, кладет весла в лодку, раскрывает над головой зонт и, растянувшись, отдается послеобеденному отдыху.

Я не желаю еще покидать Реджо-ди-Калабрию и завязываю с Лиллой спор. В главе о Калабрии мне хотелось бы напомнить о знаменитом письме Поля Луи Курье[170], вошедшем в школьные хрестоматии:

— Помнишь: два путешественника слышат, как хозяева калабрийцы вполголоса совещаются, зарезать ли им обоих?

— А потом муж пошел босой с большим ножом и… отрезал кусок окорока.

— Да, да. «Обоих» — речь шла о каплунах.

Лилла хмурит брови. Я решил было, что она размышляет. Какое там. Она уже и думать забыла о моей книге.

— А что, если нам поехать завтра на Капри?