«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы

ГЛИНКА: Нет. Ко мне попадают три категории больных. Первая — самая тяжелая часть больных — те, кто нуждается в обезболивании. Поскольку основная часть моих больных находится на Украине, это большая проблема. Потому что там, например, нет препаратов для введения обезболивания через рот, то есть таблетированных форм. Поэтому мы вынуждены их обезболивать инъекциями наркотических препаратов. Эта группа больных госпитализируется практически без очереди. Вторая категория — это социально не защищенные, в первую очередь одинокие, бездомные, досрочно освобожденные из тюрьмы, найденные на улице. К сожалению, должна отметить, что за последние три года эта категория увеличилась. Во всяком случае на Украине таких больных стало больше. И третья категория — это больные, чьим родственникам самим необходимо лечь в больницу или дать отдохнуть. То есть больной лежит дома, за ним ухаживают, он достаточно обезболен, но родственникам надо уехать или в командировку, или просто отдохнуть, и тогда мы таких больных берем на две, на три недели и предоставляем им условия в хосписе.

ТОЛСТАЯ: Ваш хоспис в Киеве, да? И насколько я поняла, там четырнадцать коек.

ГЛИНКА: Да, там четырнадцать мест и сто двадцать человек на выездной службе — у нас еще патронаж.

ТОЛСТАЯ: Четырнадцать — это такая капля в море…

ГЛИНКА: Я знаю, это мизер. Но мы надеемся, что в июле откроемся новым зданием, в котором будет двадцать пять мест и две детские палаты, вместо одной, которая сейчас имеется. Практически у нас тринадцать мест, потому что детскую палату мы держим резервом. Она вообще уникальная, не потому что дети умирают, а потому что она была создана четыре года назад, когда о проблеме детской смертности от онкологии никто, в общем, не говорил. И мы на свой страх и риск открыли эту палату с главным онкологом Киева, куда решили брать детей, которые погибают. У нас были даже дети из России и из Белоруссии.

ТОЛСТАЯ: Бывает ли так, что тяжелое состояние онкологического больного связано с запущенностью, с невыявленностью на ранней стадии ракового заболевания? То есть какая вина обычной медицины в том, что больной приходит к вам?

ГЛИНКА: Это не мой вопрос. У меня их так много, что разбираться, как, когда и почему это случилось, уже нет времени. Но есть один диагноз, о котором я всегда говорю. И журналистам говорю обратить внимание. Это рак шейки матки — если он выявлен рано, он лечится в 99 % случаев. А таких женщин у нас много. На Украине особенно много. За год прошли тридцать четыре женщины, которые погибли с этим диагнозом; это, как правило, молодые женщины, которые не пошли к гинекологу или пошли тогда, когда было уже очень поздно и ничего сделать было нельзя. Хотя с этим диагнозом на ранней стадии можно сделать все и это совсем не дорого, у женщины берут мазок и определяют в нем атипические клетки.

СМИРНОВА: Елизавета Петровна, а вот вы президент фонда хосписов, это же значит, что вы занимаетесь хосписами не только в Украине, но и в других странах…

ГЛИНКА: Я бы сказала так: я занимаюсь больными в других странах. В Москве я сотрудничаю с Первым хосписом. В силу закона, который был введен в России о регистрации иностранных некоммерческих предприятий, я не смогла открыть здесь филиал своего фонда.

ТОЛСТАЯ: Вот этого вот недавнего закона?

ГЛИНКА: Да. Мне не удалось пробить… на это мне сил не хватило…

ТОЛСТАЯ: Возможно, нас кто-то оттуда смотрит, и я хотела бы, чтобы он посмотрел на последствия тех поспешных законотворческих усилий, которые в данном случае мы видим. Большое вам спасибо, господа законодатели! Теперь у нас в России, когда вы будете умирать, вы будете никому не нужны. Лягте в своем подъезде, каким бы аккуратным он ни был… У нас больше такого хосписа не будет. Поздравляю!

ГЛИНКА: Поскольку я не смогла объяснить, что я некоммерческая организация, которая занимается исключительно больными, и мне совершенно все равно, какого они политического направления, содержания и всего остального… Мы приготовили кучу документов, которые переводились в течение трех недель, я апостилировала бесконечно устав, закон… но на второй инстанции все было отброшено… Короче говоря, мы создали новый фонд при Первом московском хосписе, который называется «Вера». Но я там не президент фонда, а просто член правления, что меня очень устраивает.

СМИРНОВА: Скажите, вот вы вообще первоначально были врач — детский реаниматолог, почему вы пошли заниматься хосписами? Что было этим толчком? Что случилось? «Мне голос был, он звал утешно…» Как это было?