Я всегда остаюсь собой

Мои пальцы быстро теряли чувствительность. Моей руки касались кубики льда, вокруг запястья и браслета собрались пивные пузырьки, похожие на мелкие жемчужинки. Еще несколько секунд, пусть охладится еще немного. И еще пару секунд.

Высоко, под потолком подвала, светилось маленькое окошко, в которое был виден садик перед домом.

Пока руке становилось все холоднее, я смотрел в это окошко, пытаясь разглядеть обувь, движение, тени. Я лихорадочно дышал. Мне казалось, что сверху доносятся какие-то звуки, и тогда я представил себе, и… бог ты мой, сколько можно ждать…

Я сунул в миску и вторую руку, схватился за браслет, стал нащупывать кнопку.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть сработает. Хоть один раз.

Я нажал.

Ничего не произошло.

Не сработало. Я здесь один. Я один под землей – и не могу обменяться. Я кусал себе губы и снова и снова нажимал на кнопку.

Когда я вынул руку из миски, она дрожала, с нее капало пиво. Я снова нажал на кнопку, борясь со слезами и страхом, которые сжимали мне горло, и услышал знакомый шорох. Браслет задымился, нагрелся и загорелся. Я стряхнул его с руки, дал ему упасть, вытер руку о футболку и быстро схватил пистолет. Не дожидаясь, пока браслет превратится в горку пепла, я уже подскочил к двери, вытянув вперед обе руки. Они дрожали. Если никто не сменит меня, я буду драться с ними сам.

Я открыл дверь, пытаясь двигаться как можно тише.

Медленно поднялся по лестнице, вытянув руки. Моя левая рука, в которой еще не унялась дрожь, оставляла за собой дорожку горьких пивных капель.

Входная дверь осталась открытой. Папа лежал в утреннем свете, вокруг его головы расплывалась лужа крови. Я отвел взгляд. Поднялся по лестнице до уровня окна, ближайшего к входной двери, и выглянул наружу. Улица была пуста. Теперь мне нужно было выбрать, что делать: двигаться в сторону гостиной и кухни или подниматься на второй этаж. Я решил оставаться на первом этаже.

Медленно обошел вокруг папиного трупа, стараясь не наступить в лужу. В висках у меня продолжало стучать, я слышал собственное дыхание – оно было таким громким, что я был уверен: если в доме кто-нибудь есть, то и он слышит, как я дышу. Они могут подстерегать меня где угодно. Но мне было все равно. Лучше попытаться застрелить его, их, хотя бы одного из них и погибнуть самому, чем выбежать на улицу.

В гостиной было пусто. Я медленно прошел ее всю, держа пистолет наготове, – так делали герои фильмов. Дойдя до противоположной стены, я заглянул в кухню и быстро развернулся, чтобы посмотреть, не спрятался ли кто за диваном. Пусто.

И в кухне тоже. Я чувствовал холод и пустоту. Этих людей тут нет. Они выстрелили и ушли. Обо мне они не знали или просто не задумались о моем существовании. Или поняли, что для меня остаться в живых хуже, чем быть убитым.

Я опустил руки. Почувствовал, как слабеет все тело. Мне хотелось присесть, прилечь, сжаться в комок, хотелось…

С верхнего этажа донесся какой-то звук, и я снова напрягся.

Теперь было уже не до предосторожностей.

Я схватил пистолет обеими руками и побежал. Перепрыгивая через ступеньки, по две зараз, поднялся на второй этаж, с трудом сдерживаясь, чтобы не издать боевой клич. Чтоб вы сдохли. Я убью вас. Я выпущу в вас целый магазин.

И только добежав до папиной спальни, я заметил, что там все это время работал телевизор, от него и исходил звук. Я обошел другие комнаты, опустив плечи, чуть не уронив пистолет.

Наконец уселся у лестницы наверху. Входная дверь на первом этаже все еще была открыта. Воздух был свеж и прохладен. Для всего остального мира начинался прекрасный день.

Я облокотился на стену и положил пистолет рядом с собой.

У меня внутри перекатывался гром, неясный, как ночной кошмар, он становился все сильнее, пока не вырвался наружу хриплым воплем. Все, что я мог, – это плакать, плакать и плакать.

* * *

Он торопливо шел по тротуару, уже в четвертый раз – мимо лавки часовщика.

Пытался привести в порядок дыхание, успокоить мышцы, но безуспешно. Просто зайди и сделай это, ну же. Неужели так трудно?..

На улице жара. Типичная дневная рамат-ганская[22] жара. Машины нервно сигналят тем, кто пытается припарковаться слишком близко к уже припаркованным машинам. Мимо него проходят девушки, они едят мороженое и смеются. Дальше по улице, над вывеской магазина игрушек, неожиданно с отчаянным тарахтением оживает маленький кондиционер. У входа в продуктовый магазин сидит пожилой человек с босыми ногами, подозрительно смотрит на него, а старенький вентилятор то и дело подбрасывает те немногочисленные волосинки, которые остались на его голове.

Просто зайди и сделай это.

Он останавливается у входа в лавку часовщика, закрывает глаза, делает глубокий вдох, пытается представить себе, как воздух наполняет его до кончиков пальцев, успокаивает и расслабляет. Не помогло.

Но тут он открывает глаза, и рука как будто сама по себе поднимается и толкает дверь.

И вот он внутри.

В лавке часовщика прохладно. Помещение длинное и узкое, пахнет чистотой.