Я всё ещё здесь (СИ)

— Он? — Миронов подходит ещё ближе и теперь уже не оставляет между ними практически никакого расстояния, зажимая Наташу между собой и холодильником. — Это тот Макс, о котором я думаю? — навряд ли это какой-то другой Макс, ради которого она отвлекает внимание Глеба на себя. Остаётся только понять, какое он к ней имеет отношение. Он, этот сукин сын, который обставляет его практически во всём, порой сам того не замечая.

Её короткий кивок подтверждает догадки, блондин скалится, поджимая подбородок и впуская в покрасневшие глаза практически всю ненависть, которую сейчас излучает сердце.

Он не беспокоится о её страхе, не придаёт значения её сбитому дыханию, ему наплевать на дрожь в её ногах, ставшую заметной сразу, как только он оказался ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. А ещё ему абсолютно побоку на её ощущения, когда он бесцеремонно хватает за горло и вжимает в стенку холодильника, не сводя глаз с дрожащих век.

— Какое ты имеешь к нему отношение?

Ей хочется, до безумия хочется именно в эту минуту побыть слабой, беззащитной младшей сестрой, которая сейчас, как никогда, нуждается в помощи и защите старшего брата. Ей, наверное, даже наплевать сейчас на гордость, из-за которой она так часто врала Максиму, порой включая весь свой актёрский талант и вливая парню в уши, что всё хорошо, а сама же закрывалась в своей комнате и сползала по стенке после очередной перепалки, которую затеял выпивший муж. Причину, по которой она терпела его выходки и его самого, знает только она, держа под сердцем всю массу обиды и невыплаканных слёз, которых никто и не видел никогда.

Но как бы ей не хотелось, Макс жил практически в двух часах езды отсюда, да и сжимающиеся пальцы Миронова на горле оставляли мало шансов бить тревогу. Единственное, что оставалось — во всём признаться. Особенно после того, как парень более не желал ждать, только рыкнул, напрягая руку и практически поднимая девушку за горло вверх по стенке, отрывая от пола.

— Он мой брат... — вынужденная хрипотца, она говорит это слишком тихо, но для Глеба это признание имеет оглушающий эффект.

Резко расцепляет пальцы, после чего девушка буквально валится на пол. Но это вторично, он лишь пытается судорожно соображать и сложить пазл воедино, только никак не выходит. Это имеет эффект ведра ледяной воды, вылитого на голову в минус сорок. И говорит это не о неожиданности, а лишь о том, что небо рушится над головой тогда, когда не ждёшь совсем. И откуда не ждёшь.

Вся вера, все крупицы малейшей надежды на что-то хорошее разом стираются в порошок. Обратная сторона буйной личности застревает где-то у выдуманной линии, которая отделяла от бешеного альтер эго. Её попросту затмевает мрачными тучами, проявляя этот факт в черноте взгляда, который сейчас неизменно направлен куда-то в пустоту.

Наташа всё ещё у его ног, она сидит на полу, поджав колени, не решаясь поднять взгляд. Лишь тень догадки слетает с дрожащих губ, заставляя Глеба среагировать.

— Замучаешь теперь, как Леру?

Током бьёт по телу во второй раз, он надменно смотрит сверху вниз, медленно опускаясь на корточки и вглядываясь в её лицо.

Она знает. Она всё, чёрт возьми, знает. Так какого чёрта пустила в дом? Изображала забитую овечку? Зачем вообще его звала, заведомо зная, что он — не жалеющий чужих жизней псих?

— Ну что ты... — а ей даже голос его сейчас кажется чужим, ведь в нём столько мнимого спокойствия и неподдельной злобы, — зачем раскрываешь карты раньше времени? — он с какой-то фальшивой заботой заправляет её светлую прядь за ухо, ожидая, пока девушка на него посмотрит.

Но она не решается, покуда в глазах всё ещё стоят слёзы. Вот только на этот раз они настоящие, поэтому девчонка и боится выдать свою слабость и отодвинуть лживые факты о бесстрашии. Последний раз она искренне плакала на глазах у кого-то, кажется, после оглашения диагноза её отца. Она как сейчас помнит тот больничный коридор и массу снующих туда-сюда людей. И ей плевать... Плевать, как сейчас, покуда данную ситуацию она уже не держит под контролем, теперь исход не в её руках.

— И что теперь? — тихонько шмыгает, когда касается его взгляда. Только вот не по собственному желанию, а вынужденно, пока пальцы Миронова настойчиво обвивают подбородок и заставляют поднять голову, показать бесстыжие глаза.

— У меня есть предложение, — она боится. Боится, потому что знает, что человек, который обнимал её со спины совсем недавно и выбежал в магазин по её наводке остался где-то за пределами этого дома и больше не вернётся. Никогда. — Раз уж ты такая Мать Тереза, то ты заменишь мне ту, которую по непонятным мне причинам защищаешь, — и хоть это определение было не совсем правильным, Ната поняла, о чём речь. Поняла, к чему он клонит и чего хочет, оттого и опустила глаза и снова пустила дрожь в подбородок, бегая зрачками по полу. Словно рассуждала, стоит ли ей губить жизнь ради счастья брата, но долго думать не пришлось. — Забыл сказать, — резкое восклицание, блондинка поднимает голову, встречаясь с янтарной радужкой диких глаз, — предложение не подлежит оспариванию.