«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

В состоянии тревоги, потери ориентации, в ситуации психического расстройства его на следующий день вызвали для первого допроса. Такая практика была не совсем обычной для МГБ. Если не было чрезвычайных обстоятельств, подследственного полагалось некоторое время «выдержать» в камере, запугать неизвестностью, подвергнуть жесточайшему психологическому давлению со стороны других заключенных, заставить вспомнить все свои действительные и мнимые преступления, измучить подозрениями в адрес близких и дальних, в общем, сделать более податливым. По этой же причине большинство допросов проводилось ночью или поздним вечером. С Данилкиным поступили иначе. Допрашивали, естественно, по ночам. Однако торопились. Ждать не стали. Следствие полагалось закончить в срок, в течение двух месяцев. За это время Михаила Данилкина допрашивали 19 раз. Очень часто – ежедневно, правильнее написать еженощно, иногда через день. Были недельные паузы во второй – третьей декаде февраля, вызванные болезненным состоянием подследственного и проведением медицинской экспертизы, затем допросы возобновились.

Первый допрос проводил младший лейтенант Болотов, он потребовал от арестанта личных данных о социальном происхождении, о репрессированных родственниках, об образовании. Следователю полагалось заполнить соответствующую анкету. Через час, получив ответы, отправил подследственного в камеру. Тема образования младшего лейтенанта не заинтересовала. А вот социальное происхождение решили проверить. Спустя месяц калужские чекисты допросили односельчанина Михаила Тихоновича. Их интересовало имущественное положение скончавшегося в 1921 г. отца Данилкина: не облагался ли «твердым заданием», «не эксплуатировал ли наемный труд». Тот факт, что твердые задания ввели через семь лет после смерти Тихона Данилкина, чиновников не остановил[503]. Односельчанин кривить душой не стал, рассказал все, как было: «Отец Данилкина имел специальность шорника и плотника, ходил по деревням на заработки, твердым заданием не облагался»[504].

Следующий допрос был 19 января; вел его другой следователь – более высокого ранга. Вопросы задавал старший лейтенант госбезопасности, заместитель начальника отделения Следственного отдела УМГБ Фомичев. В дальнейшем именно он работал над делом М.Т. Данилкина и готовил постановление о предъявлении обвинения. Продолжалось выяснение обстоятельств трудовой и литературной карьеры подследственного. Допрос в соответствии с традициями органов госбезопасности начался поздним вечером, закончился почти в три часа ночи и продолжался четыре с половиной часа. Михаила Данилкина спрашивали о его литературном творчестве: что опубликовано, где именно, что не напечатано. Подследственный сознался, что «напечатанных крупных произведений у меня нет»[505]. Зато готовых к печати рукописей много: сборник очерков «Хозяева жизни», роман «Новоселье» – «был в плане издательства к изданию в 1951 и 1952 годах, но не напечатан»[506].

Затем Фомичев задал вопрос: «Какие еще у вас есть законченные, но не напечатанные произведения?».

Данилкин ответил: «Из законченных, но не напечатанных, в связи с тем что они не предназначались для печати, у меня имеются статьи “Белинский и наше время”, “Ответ моим обвинителям”, “Глазами классиков”, пьеса “Жертва обстоятельств”».

Фомичев продолжал: «Какие вы имеете наброски?».

Данилкин сделал вид, что смысл вопроса не понял, и сообщил, что у него есть черновики новых томов «Новоселья», большой повести «Зрелость» и т. п.[507] На этом допрос закончился.

Михаил Данилкин объяснил, что свои крамольные тексты он публиковать не собирался: ни пьесу, ни фельетоны, т. е., иными словами, «глубоко порочные, антипартийные и резко антисоветские» тексты не предназначались им для распространения и, стало быть, для контрреволюционной агитации, предусмотренной п. 10 ст. 58 УК РСФСР. Он не хотел сидеть в тюрьме.