«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Думаю, что мне не надо рекомендоваться Вам – кто я, за что посажен и осужден. Вы, кажется, присутствовали на заседании того бюро обкома, где меня изгоняли из рядов партии после того, как я с честью и достоинством пробыл в ней 21 год из 38 прожитых к этому времени. Вас, безусловно, может интересовать не мое прошлое, а мое настоящее. Что я могу сказать Вам о нем? Нахожусь в лютой неволе вот уже четвертый год. Поведение мое в течение этого времени не отличалось ни рабской угодливостью, ни подлостями. Мне кажется, что при весьма сложных условиях я вел себя достойно русского человека и коммуниста, воспитанного на идеях Ленина. Вполне возможно, что официальные характеристики обо мне не так уж приятны. Признаюсь Вам чистосердечно: я не заботился о том, чтобы заслужить хорошие характеристики. Для этого у меня было вполне достаточно оснований. Во-первых, у меня нет преступлений, за которые следует нести суровейшее уголовное наказание. Во-вторых, за мной не было и нет пороков, которые требуется исправлять с помощью так называемых исправительно-трудовых лагерей. В-третьих, обстановка в лагерях в эти годы не походила на такую, которую можно назвать нормальной, советской. В течение этого времени меня по поводу и без повода безжалостно томили в штрафных изоляторах, перебрасывали с места на место, и я 6 раз вынужден был держать голодовку. […] Сейчас, после XX съезда, делегатом которого Вы были, мне стало особенно ясно, что мое поведение и до ареста, и после ареста было принципиально правильным, оно органически вытекало из сложившейся в стране обстановки и было направлено к тому, чтобы способствовать изменению этой гадкой и опасной для исторических судеб нашей Родины обстановки в лучшую сторону. Понимание этого и возбудило у меня желание написать Вам.

Я прошу Вас:

Поставить перед соответствующими органами вопрос о необходимости срочного и внимательного, в свете теперешней обстановки, пересмотра моего дела.

Вызволить из органов мои показания следователю Фомичеву от 27 марта 1953 года и самым серьезным образом разобраться с ними.

Выяснить истинные причины моего непокорного поведения в лагерях, ибо я лично считаю эти причины важными, имеющими государственный смысл.

Поинтересоваться, наконец, судьбой рукописи моего романа «Новоселье» и истинными причинами, сорвавшими выпуск романа в свет.

Уведомите, ради бога, о получении данного письма[566].