«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Михаил Данилкин как-то назвал себя в письме к секретарю обкома продуктом и гордостью Советской власти. Адресат, скорее всего, поморщился или усмехнулся, прочтя эти слова. Партийный этикет, давно сложившийся и к тому времени окостеневший, осуждал личную нескромность и не допускал подобной самооценки. Эти слова казались напыщенными и глупыми. Между тем следует признать их обоснованность, может быть, уточнив, что Советская власть в этом суждении является синонимом сталинского режима. На самом деле по своей биографии, по освоенным ценностям, по мыслительным горизонтам Михаил Данилкин был едва ли не идеальным воплощением человека нового типа, зачатого в ретортах культурной революции и закаленного в политических кампаниях 1930-х годов.

Выходец из маргинальных слоев доколхозной деревни, учившийся мало и несистематически, имевший за плечами опыт беспризорничества и мелкого криминала, он в юные годы принадлежал к партийным новобранцам, сменившим за считанные месяцы кельму бетонщика на дерматиновый портфель комсомольского чиновника, работу в котловане под открытым небом – на бесчисленные заседания в продымленных кабинетах, живое пролетарское косноязычие – на омертвелый большевистский язык, рабочую среду – на клуб номенклатурных работников. До поры до времени биография Данилкина укладывалась в схему. Его новое мировоззрение собиралось из передовиц «Правды», резолюций партийных собраний и, самое главное, из докладов Сталина. Именно Сталин был несущей конструкцией, на которой держался жизненный мир Михаила Данилкина. Партийный журналист то приближался к Сталину вплотную, повторяя логику его рассуждений в собственных текстах, написанных к тому же сталинским слогом, то удалялся от него, недоумевая, даже браня, то вновь возвращался, сокращая дистанцию с вождем до воображаемого разговора с глазу на глаз. Но Сталин всегда оставался для Данилкина не просто высшим авторитетом, но оплотом его жизненного мира, защитником и покровителем. Когда же вера в Сталина колебалась, Данилкин переживал тяжелый духовный кризис, хотел убить себя, уходил в запой.

Данилкин навсегда усвоил простые истины, укорененные в большевистском языке первых пятилеток: преданность вождю, идею классовой борьбы против буржуазного мира, страх перед оборотнями (перед врагами под личиной друзей), эгалитаризм, недоверие к образованным людям, аскетизм, доходящий до отрицания упорядоченного быта; жгучую ненависть к мещанству и мещанам. Быть большевиком, даже просто лояльным гражданином, означало для него быть бойцом: бдительным, неустрашимым, лишенным каких-либо предрассудков. Работы Ленина Михаил Данилкин знал плохо, но твердо запомнил, что коммунист должен быть обязательно чекистом. В партийные ряды это ленинское требование пробивалось с трудом. В декабре 1925 г. в полемике на XIV партийном съезде ретивый сторонник большинства С. Гусев еще должен был вразумлять своего оппонента:

Фальшивишь ты, Бакаич, фальшивишь, поверь мне. Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т. е. смотреть и доносить. Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. У нас есть ЦКК в партии, есть ЦК, но я думаю, что каждый член партии должен доносить[574].

При всем своем неприятии ежовщины Михаил Данилкин твердо уяснил себе: большевик должен всегда быть начеку, уметь разоблачать врага, в том числе с партбилетом, сигнализировать о своих подозрениях соответствующим органам и добиваться того, чтобы враг был обезврежен.

Иначе говоря, с точки зрения насаждавшейся политической культуры Михаил Данилкин был живым воплощением сталинской нормы, образцовым солдатом партии.

Следует заметить, однако, что в своих представлениях о мире и о себе большевик Михаил Данилкин очень похож на своего политического антипода. Мы имеем в виду нациста – старого бойца, пришедшего в НСДАП до 1933 г., участника уличных боев, презиравшего всякого рода умников, ненавидящего национальных предателей, нанесших некогда «удар в спину»: большевиков и евреев, тяготеющего к братству однополчан – суровых и честных мужчин, равных и перед смертью, и перед вождем, самоотверженных и прямодушных.