Я взлечу

– Может, в другой раз.

– Да ладно, Бри, ну чего ты? – спрашивает Малик. – Уже все, кроме меня, слышали. Чувствую себя каким-то изгоем.

Прямо как я сейчас, ага.

– Не такая уж она и классная, – отмахиваюсь я.

– Она по-любому огонь, я слышал от тебя достаточно мегаохрененных строчек. Например… «По улицам бродит зверь один…»

– «Его называют крэк, кокаин», – вспоминаю я собственные слова.

– «Он прокусывает вены, втирается в доверие, и твоя мама милая теперь не мама тебе, только фамилия твоя – ее», – заканчивает Малик. – Ну и мое самое любимое: «Он безоружен и опасен, Америка создала нас с ним, но говорит о нас, лишь…»

– «Когда мы умираем, нас в этом обвиняя», – договариваю я.

– Сильно, – говорит Шена.

– У Бри талантище, – отвечает Малик. – Короче, песня по-любому крутая. Только пообещай, когда прославишься, не забывать старых друзей. Я знал тебя, еще когда ты боялась Большой Птицы.

– Большой Птицы? – прыскает Шена.

– Ага, – фыркает Малик. – Бри зажмуривалась каждый раз, когда он появлялся в «Улице Сезам». Однажды на день рождения Сонни его отец надел костюм Большой Птицы, и Бри с воплями сбежала.

Шена хохочет. Я стискиваю зубы. Вообще-то он не имел никакого права ей это рассказывать и выставлять меня посмешищем.

– Такая огромная птица – это же ненормально! – выплевываю я.

Ну правда же. Вот канарейка Твити – самое то, обожаю его. А Большая Птица – мутный тип. Вы вообще его гнездо видели? Он там небось трупы прячет.

Увидев, что мне ни хрена не смешно, Малик перестает хохотать.

– Бри, расслабься, я просто шучу.

– Ладно, – бормочу я, – хрен с тобой, – достаю телефон и запускаю песню.

Шена пританцовывает.

– Ого, а бит ничего так.

Начинается первый куплет, и брови Малика встают домиком. И до конца песни так и стоят. На словах про Лонга с Тэйтом они с Шеной внимательно смотрят на меня.

– Круто, Бри, круто, – говорит Шена, дослушав.

– Ага. – Малик закусывает губу. – Мощно.

Но выражение его лица говорит о другом.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Просто… просто ты читаешь о том, чего никогда не делала.

– Малики, по-моему, ты не совсем понял… – возражает Шена. Что еще за «Малики»? – Бри и не говорит, что она этим всем занимается. Песня о том, что этого от нее ждут.

– Вот именно! – говорю я.

– Я-то понял, но, мне кажется, много кто не поймет, – отвечает Малик. – И чего это тебя на стволы потянуло?

Да блин, реально?

– Малик, какая разница?

Он поднимает руки в знак примирения.

– Забей, закрыли тему.

Ну все, еще чуть-чуть, и я взорвусь.

– Да что с тобой такое сегодня?

– Это я у тебя должен спрашивать.

Официант ставит на стол раскаленную пиццу. Мы молча принимаемся за еду.

Через какое-то время Шена кладет свой кусок на тарелку и вытирает руки салфеткой.

– Бри, вообще я хотела с тобой поговорить.

– Да?

– Да. Насчет того случая.

– Ясно.

– Ага. – Она, замявшись, смотрит на Малика. Он еле заметно кивает, будто подбадривая ее. – Мы поговорили с ребятами… Лонг с Тэйтом, судя по всему, чаще обыскивают вполне определенную группу студентов.

Могла бы и не стесняться.

– Ты хотела сказать, всех, кто не белый.

– Ну да. Это же бред полный, понимаешь? Вернее, да, теперь-то понимаешь… – Она закрывает глаза. – Блин, хреново прозвучало. Плохой из меня оратор.

Малик накрывает ее ладонь своей.

– Все у тебя хорошо получается. Правда.

Я не могу отвести взгляда от их ладоней. Мой мир рушится. Он… Они…

Между ними что-то есть.

А я-то размечталась. Он мой Люк, я его Лея. И больше ничего.

Малик гладит большим пальцем ладонь Шены, та улыбается ему, потом смотрит на меня. Мне каким-то чудом удалось сдержать слезы.

– Мы с ребятами поговорили и решили что-то предпринять.

Я забыла, как разговаривать. А сердце, похоже, забыло, как биться.

– Что-то – это что, например?

– Пока не знаем. Мне еще с прошлогодних протестов хотелось что-нибудь такое придумать. Не могу просто сидеть и смотреть, как это все происходит. Мы надеемся, что ты к нам присоединишься.

– Мы создали неофициальное школьное объединение чернокожих и латиноамериканцев, – добавляет Малик.

Я об этом почему-то впервые слышу.

– Мы хотим потребовать у администрации перемен. Все же знают, что мы нужны школе. Они пустили к нам школьные автобусы чисто ради грантов. Если все узнают, что темнокожих ущемляют…

– У школы будут проблемы, – продолжает Шена.

– Ага. А если все узнают, что сделали с тобой…

Стоп, стоп.

– Кто сказал, что я хочу быть лицом вашего сопротивления?

– Бри, выслушай меня, пожалуйста, – говорит Малик. – Пара человек уже загрузила в Сеть записи, но там видно, только как ты уже лежишь на полу. Я заснял все с самого начала. Это можно выложить.

– Зачем?

– Чтобы было видно, что ты ничем этого не заслужила, – говорит Малик. – Все эти слухи – просто попытки оправдать случившееся.

– Ага, – говорит Шена. – Я уже слышала, что некоторые родители на стороне охраны, потому что думают, что ты барыжишь. Они хотят вернуть Лонга и Тэйта.

А вот это уже удар под дых.

– Да ладно?

Теперь понятно, чего тот парень орал: «Свободу Лонгу и Тэйту». Вернее, орал он, потому что мудак, но все равно стало понятнее.