Я взлечу

– Он целился мне в лицо.

Тетя медленно выправляется. Ее лицо ничего не выражает и кажется почти спокойным.

– Я этого так не оставлю, – говорит она и идет к машине, намекая, чтобы мы шли следом.

Малик остается стоять на тротуаре.

– Ты с нами? – спрашиваю я.

– Не. Пройдусь до дома. Подумаешь, пара кварталов.

До дома… где его уже наверняка ждет мать.

– Слушай… не говори, пожалуйста, тете Шель, ладно?

– Ты серьезно? – спрашивает Малик. – Бри, в тебя целились! Мне подбили глаз!

Я серьезна как сердечный приступ. Если он проговорится своей маме, она скажет моей, и тогда конец всем нашим с тетей затеям.

– Не говори ей, хорошо?

– Эй, ты что, собираешься ему мстить? – Я молчу. – Бри, ты спятила? Не лезь в это! Нарвешься еще.

– Я же не прошу тебя помочь! – кричу я. – Просто не говори ей! Ясно?

Малик стоит неестественно прямо, как доска.

– Хорошо, – говорит он. – Как скажешь, Бри. – Мое имя он выплевывает, будто оно ядовитое.

Не знаю, что он тут решил устроить, мне тупо не до этого. Надо вернуть цепочку. Я сажусь в машину. Мы отъезжаем, а Малик так и стоит на тротуаре.

Тетя Пуф с Жуликом обсуждают того Короля. Оказывается, у него кликуха Кейн, и он любит гонять на «камаро» по улице Магнолий. Наверно, туда мы и едем… Но тетя паркуется перед моим домом.

– Бри, вылезай, – выходит сама и наклоняет вперед спинку своего кресла.

Я тоже выхожу.

– Зачем мы сюда приехали?

Тетя Пуф вдруг обнимает меня, крепко-крепко, чмокает в щеку и шепчет на ухо:

– Не высовывайся.

Я вырываюсь.

– Нет, хочу с вами!

– Да плевать, чего ты там хочешь. Сиди дома!

– Но мне нужно забрать…

– Бри, ты сильно хочешь сдохнуть или сесть? Или тебя замочат Короли, или кто-нибудь настучит полиции. Третьего не дано.

Да. Она права. И вдруг я понимаю…

Это ее могут убить. Или посадить.

Я не просто разожгла пламя, я своими руками заложила бомбу, и она вот-вот взорвется. Не надо!

– Тетушка, не лезь в это. Оно того не…

– Хер тебе, никто не смеет обижать мою семью! Сперва они забрали у меня брата, теперь грозят пистолетом тебе, а мне, значит, тихо сидеть? Черта с два!

– Только не убивай его!

– А нахрена ты тогда мне звонила?

– Я… я не…

– Могла мамке позвонить, могла Трею, да копов бы вызвала, в конце-то концов! Нет, ты позвонила мне. Нахрена?

В глубине души я знаю ответ.

– Чтобы…

– Чтобы я с ним разделалась, потому что я могу, – сквозь зубы говорит она. – Теперь не мешай мне делать мою работу, – и идет к машине.

– Тетя Пуф! – зову я. – Не надо…

– Бри, иди в дом, – и уезжает.

Теперь я точно знаю, зачем ей позвонила. Не затем, чтобы она разделалась с Королем. А чтобы была рядом.

Я доползаю до крыльца и отпираю дверь. Из кухни доносятся голоса Джей и Трея и какой-то ритм-н-блюз из девяностых. Скрип доски возвещает о моем приходе.

– Бри, это ты? – спрашивает мама.

Слава богу, она не выглядывает из кухни. На моем лице сейчас точно написано, что только что случилось, и я вряд ли смогу это скрыть.

– Д-да, – откашлявшись, отвечаю я.

– Хорошо. Ужин почти готов.

– Я… – Голос срывается. Я опять откашливаюсь. – У Малика поужинала.

– Небось фигни всякой наелись, знаю я вас. Оставлю тебе тарелку.

Я кое-как выдавливаю «Ладно», бегу к себе и закрываю дверь. Хочется забиться под одеяло, но до кровати, кажется, несколько километров. Я сползаю на пол в углу, подтягиваю колени к груди; она как будто вот-вот проломится.

Клянусь, тогда я желала ему смерти. А теперь способна думать только о том, что его жизнь может вот-вот оборваться единственным выстрелом – как оборвалась папина.

Если у него есть жена, она сломается, как Джей.

Если у него есть мама, она будет рыдать, как бабушка.

Если у него есть отец, тот будет говорить о нем грустным голосом, как дедушка.

Если у него есть сын, он никогда не простит отцу дурацкой смерти, как Трей.

Если у него есть маленькая дочь, она будет звать папу, и ей никто не ответит. Как мне когда-то.

Его похоронят и станут вспоминать таким, каким он не был. Идеальным мужем, сыном, отцом. Соседи наденут футболки с его лицом, в его память нарисуют граффити. Кто-нибудь набьет его имя на руке. Он навсегда останется безвременно загубленным героем, а не погубившим меня злодеем. Из-за моей тети.

В новостях покажут ее фото из полиции. Не снимки, где мы с ней сидим, улыбаясь, в ее «катласе». Не то, как она получила наконец аттестат – Джей думала, не дождется – и лыбится как сумасшедшая. Ее с неделю будут всюду обзывать хладнокровной убийцей, а потом кто-нибудь другой совершит еще какую-нибудь жестокость. И тогда о ней буду вспоминать только я.

Она станет чудовищем, защищая от чудовища меня. Или ее кто-нибудь убьет. Так или иначе, ее больше не будет рядом.

Как нет рядом папы.

Все накопившиеся слезы со всхлипами рвутся наружу. Я закрываю рот ладонью. Нельзя, чтобы Джей и Трей меня услышали. Просто нельзя. Но я рыдаю так горько, что едва могу дышать.

Зажимая рот ладонью, я судорожно пытаюсь вдохнуть. Слезы текут между пальцев.

Все-таки Джексоны плачут. Даже если виноваты в чьей-то смерти.

***