Видимо, был еще сундук. Рейнольдс пошел узнать о нем, а у Поулинга с крупной дамой завязался разговор на платформе — Поулинг заметил, что поездка до дома предстоит короткая, а Кэти оживленно затрясла головой.
— Давно у нас в стране? — спросил Поулинг, когда они отъехали от станции.
Рейнольдс кивнул головой.
— Не очень давно, — не согласилась Кэти. — Может, месяца два.
— Работали в Нью-Йорке?
— Нет, мы работали в Филадельфии — о, у отличных джентльменов. Может быть, вы знаете — мистер Марблтон и мистер Шафтер{226}
?Нет, Поулинг их не знал. Но кивнул с понимающим видом, как бы соглашаясь, что они, должно быть, отличные.
Дома Поулинг показал им кухню и дал понять, что их комнаты — прямо над ней. Потом, предоставив их самим себе, вышел на террасу.
Он был в отпуске, первом за год, три недели. Конечно, отпуск был кстати сейчас, когда его настигла катастрофа развода, но, с другой стороны, он немного жалел, что не будет занят работой. Тоска развода обострится от бездеятельности — ему остается только сидеть и смотреть, как проходят один за другим погожие майские дни, отмечая конец неповторимого предприятия. Он рад был, конечно, что последнее слово сказано. Высокомерие Кэрол, ее холодность, растущую неприязнь к нему — терпеть это уже не было сил. Он сам был вспыльчив, и не раз за эти последние месяцы их споры чуть не переходили в драку.
— Лу.
Он поднял голову и сквозь сетку на террасе увидел ее под ярким солнцем.
— Здравствуй. — Он встал, чтобы впустить ее. — Твоя чета благополучно прибыла. Они на кухне.
— Спасибо, — равнодушно сказала она, войдя на террасу с охапкой цветов. — Сейчас пойду посмотрю на них.
Он заметил, что на ней накрахмаленное бледно-голубое платье, которого она не надевала с прошлого лета. Он присмотрелся к ней внимательно — есть ли под глазами круги от бессонницы, как наверняка у него самого; но она была вся свежая и розовая, как букет у нее в руках.
— Я их срезала к ужину, — сказала она. — Правда, милые?
— Очень.
Не взглянув на него, она ушла в дом.
[В час они сели за второй завтрак, и он сказал себе, что этот будет последним с ней. Надо придумать, как ему проводить дни в городе. Сидеть каждый день за едой, опустив глаза, — такая перспектива ему не улыбалась.]
Еда была из остатков вчерашнего и невкусная. Это понятно — новая пара еще не освоилась на кухне. Но он не понимал, почему Рейнольдс передвигается вокруг стола с таким топотом.
— Они еще не привыкли, — сказала Кэрол. — Там полный беспорядок. Вечером будет по-другому.
Подали десерт — нарезанные персики в глубокой тарелке.
— На сегодня сойдет, Рейнольдс, — сказала Кэрол, — но завтра прошу подавать десерт в чаше.
— Что, мадам?
— Я сказала: вечером прошу подать десерт в чаше — помните, я говорила вам, — бланманже.
Рейнольдс согласно кивнул. Он мешкал.
— Да, и хотите, чтобы я днем подстриг газон?
Кэрол посмотрела на него с удивлением{227}
.— Да… да, если хотите. То есть, может быть, лучше подождать до завтра.
— Что?
— Я говорю, может быть, лучше подождать до завтра, — чуть громче повторила Кэрол. — Сегодня у вас и так много дел.
Рейнольдс кивнул и тяжелым шагом ушел в буфетную.
— Он, наверное, привык стричь газон, — сказала Кэрол. — Так, наверно, делят обязанности муж и жена. — И тихо добавила: — Он, кажется, глуховат. Наверное, поэтому и ходит так громко.
Гостей вечером было трое: Гарольд Гей с женой — малознакомая чета из Портчестера, и Родерик Баркер из Нью-Йорка, давний поклонник Кэрол.
Поулинг вдруг подумал: раз Кэрол теперь свободна, возобновит ли Баркер ухаживание, прервавшееся из-за него? И понадеялся, что нет, только не Баркер; мысль о том, что Кэрол будет появляться где-то с Баркером, кокетничать с Баркером, целоваться с Баркером, приводила его в смятение — он усилием воли отогнал эту мысль.
— Как ваш Твайн? — спросил Баркер.
Твайн был маленький пудель со скудной шерстью и глазами пропойцы; Кэрол испытывала к нему нежность, смешанную с отвращением.
— Твайн — замечательно, — сказала она. — Чуть не укусил сегодня нового буфетчика. Ах, забыла вам сказать: у нас теперь будет буфетчик… Барская жизнь.
— Хозяйство по последнему слову, — с энтузиазмом откликнулся Баркер.
— Он лишь мужская составляющая пары, — объяснила Кэрол, — но он из Англии, и согласитесь, это — кое-что.
Через минуту в двери появился упомянутый джентльмен и громко, нараспев объявил:
— Ужин готов!
Все взгляды устремились на него. Тон объявления был несколько обескураживающим, и все стремительно встали, как будто им скомандовали перейти из одной комнаты в другую. Кэрол сделала мысленную заметку: поговорить с ним завтра о его голосе.
— Я его отошлю и попрошу говорить тише, — сказала она с наигранной веселостью, когда они шли в столовую.
— Очаровательно, — вполголоса сказал Баркер и улыбнулся.
За ужином случайные, мимоходом сказанные фразы то и дело напоминали Поулингу, что все изменилось. Подробно обсуждали чей-то развод: что «она» сказала, и как жестоко «он» себя повел; повествование включало в себя подробности касательно того, с кем разводящиеся «встречаются сейчас».