Беда не лазила по канату с детства, но узлы между простынями облегчали спуск, и, упав на землю лицом вниз, ощупывать нос — цел ли — она не стала.
«Мое лицо никогда не приносило мне удачи, — сказала она себе, двинувшись напрямик по траве. — Надеюсь, оно испорчено».
На миг она почти поверила в сказанное, но слишком была женщиной и на всякий случай сплюнула через левое плечо.
Билл Крейг вошел в палату через две минуты после того, как ее покинула Беда. Увидел он то же самое, что она, но его первой реакцией было позвонить дежурной. Пришла сестра, и он спросил:
— Вы что-нибудь об этом знаете?
— Ой, доктор Крейг! Утром все было совершенно нормально, а когда мисс Розалин пришла попрощаться, я отлучилась на минуту выпить кофе, и…
— Здесь была мисс Розалин?
— Да, сэр.
— Сообщите врачу отделения, хорошо?
— Да, доктор Крейг.
Он дождался, когда она уйдет, и вылез через окно.
Утро было красным, а сейчас, когда Билл повернул к станции, быстро темнело. На станции горели фонари, и заемный белый костюм выглядел желтым при свете наполовину выгоревших ламп. Если поезд еще не увез старика, Билл надеялся увидеть здесь их обоих: он понимал, что мистер Полк Джонстон сбежал от операции, и почти не сомневался, что Беда сбежала вместе с ним или вслед за ним. Естественнее всего ожидать их на станции — пусть больничный персонал обыскивает свои окрестности, а сам он даже лишний раз не глянул из окна такси, пойманного на окраине городка.
Он почти сразу увидел их в грязноватом зале ожидания и, зайдя в кафетерий, продолжал наблюдать через дымчатое стекло. Она сидела на краю скамьи совсем неподвижно, опустив красивые глаза, ни на что не глядя. Как всегда, ему казалось, что он замечает в ней что-то новое. Беда обладала этим тревожащим качеством — Беды и Красоты, в любую секунду готовых повернуться другой стороной. Люди, проходившие мимо — коммивояжеры, случайные пассажиры — останавливались на миг, глядели и потом шли дальше…
Билл допил кофе, встал из-за стойки, мысленно благодаря Гарриса за свежий белый костюм — надевая его, мог ли он вообразить, что ему приготовит день? Пижама почти не помялась, почти не запачкалась. Он подошел к паре на скамье и увидел, что на мистере Джонстоне следы путешествия, наоборот, заметны. То, что Биллу показалось сначала роем пчел, непостижимым образом севшим на больничный костюм, вблизи обозначилось как скопление репьев. Они облепили его всего — ненужными эполетами на плечах, наколенниками, поясом вокруг всей талии, военными лампасами до самых отворотов брюк.
Когда он обратился к ним, они были увлечены беседой.
— Добрый вечер, мистер Джонстон. Добрый вечер, мисс Беда.
Мистер Джонстон посмотрел на него ошарашенно.
— А вы что тут делаете? — недовольно спросил он. — Вас за мной послали?
— Нет, я по собственному желанию.
Джонстон успокоился.
— Что вы сделали с вашим носом?
— Видите ли, мистер Джонстон, ваша лестница оказалась недостаточно прочна для спуска трех человек по очереди и отыгралась на мне. Подвел один узел на середине.
Беда рассмеялась.
— Я сделал бы крепче, — обиженно сказал Джонстон, — если бы дали время.
Билл представил себе картину, как вся больница по очереди лезет в окно и спускается по канату мистера Джонстона.
— Давно вы здесь? — спросил он.
— Минут двадцать, — сказала Беда. Она посмотрела на свои часы. — Час ушел на дорогу: я села в автобус на краю города.
— Я на попутной, — самодовольно сообщил мистер Джонстон. — Приехал сюда через пять минут после нее.
— А я на такси, — сказал Билл, — и прибыл только третьим. Нам надо выступить на Олимпиаде, будем как Бонтрон, Венски и Каннингем{97}
.Джонстон хмыкнул. Он был менее дружелюбен, чем прежде — у Билла создалось впечатление, что сам он тут лишний.
— Я не собираюсь на Олимпиаду, — сказал мистер Джонстон. — Наоборот, летом я намерен поехать в Тибет. Как я понял, там есть средство от высокого давления, и не нужно дурацкой операции.
— Далеко ехать, — сказал Билл.
— О, я еду не один. Мисс Беда только что согласилась ехать со мной — в качестве моей жены.
— Понимаю, — сказал Билл, но почувствовал, что с его лицом произошло что-то неприятное.
— Вижу, что этот план вам не нравится, — сказал наблюдательный Джонстон. — Красавица со стариком и так далее. Почему же сами ей не предложили, пока была возможность?
И тут вдруг Билл сделал ей предложение — не многословно, а глядя в ее довольно несчастные голубые глаза.
— Интерны не в том положении, чтобы звать кого-то замуж.
Беда оборонительно напряглась.
— Вы
— Давайте это опустим, — сказал Билл. — Мы уже не в больнице. Словом, я, кажется, помешал.
— Безусловно помешали, — сказала Беда, изо всех сил стараясь придать глазам такое же сердитое выражение, как голосу. Какой у нее был выбор — вернуться к матери на ферму и просидеть с ней на веранде лучшие годы жизни или снова с сестрой, по три вечерних выступления в кинотеатрах от Бангора до Таллахасси?