Я за тебя умру

На Двести тринадцатой улице Гвен вышла с двумя последними пассажирами в Кингсбридж и очутилась на унылой равнине с несколькими отдельно стоящими новостройками, аптекой, бензозаправкой и закусочной. Она поднялась на невысокий холмик и не без гордости оглянулась на проделанный путь. Здесь кончался Нью-Йорк — в прозрачной дали небоскребы острова Манхэттен выглядели совсем маленькими. Она подумала, катается ли сейчас Диззи на лодке по озеру в Центральном парке, пошла ли Клара записываться в актерское агентство — по ее совету. Они были где-то там, в огромном каменном лесу, а она совсем отдельно от всех, как в самолете.

Гвен посмотрела на свои часы, и оказалось, что путешествует давно, времени осталось едва-едва, чтобы успеть к часу на обед. Она вернулась в метро — поезд, на котором она приехала, как раз отходил от станции, набирая скорость.

Ну вот, пропущу утренник, огорчилась она. А он последний.

— Здесь есть такси? — спросила она.

— Они стоят у аптеки, но обычно их тут нет.

Но ей повезло. Там стояла одна машина и около нее водитель^{107}, совсем молоденький и с озабоченным лицом. Когда Гвен спросила, свободен ли он, озабоченность исчезла, словно сказано было: «Сезам, откройся», и он ответил, явно обрадовавшись:

— Совершенно свободен. Заходите. То есть садитесь.

Он закрыл за ней дверь и сел за руль.

— Куда вас отвезти?

Она назвала отель. Он достал красную книжечку и стал листать.

— Мэдисон и Пятьдесят пятая улица, — сообщил он.

— Я сама могла бы вам сказать.

— Да… конечно. Я еще не очень знаю город. Извините меня за тупость.

Он вел себя очень приятно.

— Вы живете не в Нью-Йорке? — спросила она.

— Теперь в Нью-Йорке. Я из Вермонта. Какая там улица — Мэдисон и?..

— Мэдисон, угол Пятьдесят пятой.

Он завел мотор, но тут же выключил и виновато обернулся.

— Извините, будет небольшая задержка. У нас это называют «мертвый вызов»…

— Что-то с машиной?

— Нет, с машиной ничего. Когда он у тебя случился, надо позвонить диспетчеру и сказать, что уезжаешь.

С этими словами он вылез из машины и вошел в закусочную, откуда вскоре донесся его голос, говоривший в трубку нечто неразборчивое. Вернувшись, он спросил:

— Это, случайно, не ложный вызов?

— Как это?

— Когда заказывают машину, а сами едут на метро. Вот почему у меня мертвый.

Они серьезно смотрели друг другу в глаза. Гвен первой оценила ситуацию.

— Все-таки не поняла, что значит «мертвый». Но как я могла вызвать такси, а потом уехать на метро и при этом быть здесь?

— Это верно, — согласился он. — Понимаете, мертвый… это когда…

— Понимаю: когда напился.

— Нет, это мертвецки, — поправил он. — А мертвый это…

— По-моему, нам пора ехать, — чопорно предложила она.

— Да, правильно.

Он послушно занял свое место. Но как только они тронулись, почувствовал необходимость еще раз обернуться к ней.

— Наверное, я должен вам честно сказать. Я первый раз вожу такси. Нет, не пугайтесь, — встревоженно добавил он. — Я не сказал — машину. Я сказал — такси. Понимаете, у меня это первый день — когда-то же надо начать?

Когда они отъехали, Гвен, все еще немного обеспокоенная, спросила:

— Сколько вам лет?

— Семнадцать… То есть восемнадцать… — Он коротко оглянулся на нее, увильнув от молочного фургона. — На самом деле шестнадцать, если хотите знать. У меня есть водительские права, но компания принимает только с восемнадцати, и я сказал восемнадцать, чтобы взяли на работу.

Через несколько миль показались многоэтажные дома — сперва одинокая группа, шесть зданий из серо-зеленого кирпича, затем две унылые улицы, застроенные уже с некоторой претензией, но там, где они должны были выходить на площадь с фонтаном, словно по забывчивости стыдливо утыкавшиеся в пустырь со строительным мусором.

На одном из таких сельских промежутков он заговорил:

— Вы спросили меня, что такое мертвый вызов. Вот я наконец сообразил. Это когда ты докладываешь, что едешь без пассажиров, или же тебя посылают туда, где может быть пассажир, и ты должен подождать, не появится ли. Я не знал: может быть, они разыграли меня утром, потому что я новый водитель, и направили туда. А это мой первый день, и я не хочу простаивать…

— Да, — сказала Гвен.

Она не слушала. Несколько минут она смотрела на то, что открывалось впереди, — но это была не утренняя картина воображаемого путешествия.

— …У них это может означать две вещи, — продолжал юный водитель. — Может означать…

Гвен вдруг нагнулась и вытянула себе на колени то, что сначала приняла за платье, — но на платье оно было не похоже. А когда увидела приколотое к плечу ювелирное украшение и ощутила ни с чем не сравнимую мягкость, поняла, что держит в руках шиншилловое манто^{108} стоимостью в несколько тысяч долларов.

III

Она промурлыкала такт из «Goody-Goody»^{109}, чтобы заглушить легкий шелест соскользнувшего на пол меха. У нее возникли две мысли. Этот приятный молодой человек вполне может оказаться вором, забывшим, что он оставил добычу в машине. Он сказал, что у него это первый день на такси…

…а вторая — что это вообще ей приснилось.

Она отсела в угол, оттолкнув ногой шубу подальше, и снова прислушалась к его голосу.