Я за тебя умру

Фицджеральд понимал, что пытаться соединить рассказы отца через фигуру зубного врача было ошибкой. Однако он не хотел забросить мрачную историю о том, что действительно случилось с родственником отца. В начале 1937 года он писал Оберу с больничной кровати в Балтиморе:

Больше ничего не могу сделать с этим рассказом. Кажется, я говорил Вам, что он расползается из-за моего неудачного решения произвольно соединить в нем два не связанных между собой события в родне отца — «За большие пальцы» и «Бегство императрицы». Думаю, я никогда еще не вкладывал столько труда с такой маленькой отдачей. Вначале расплывчатость рассказа, конечно, объяснялась тем, что я не мог контролировать длину прозы в процессе диктовки, когда не действовала правая рука, — поэтому он так и затянут.

Несмотря на утверждение, что он больше ничего не может сделать с рассказом, в марте он переделал его, выбросив «Бегство императрицы», шпионскую часть, и поменяв финал, который переместился в Сент-Пол, и заглавие на «Визит дантиста». (Он пробовал и другие варианты: «Не время для этого», «Две минуты в одиночестве», «Среди военных тревог», «Когда эта жестокая война» и «За все время».) «Коллиерс» купил рассказ в июне 1937 года, но попросил новых переделок. В августе Кеннет Литтауэр сказал Оберу и Фицджеральду, что рассказ «оставляет желать дальнейших улучшений. По причинам, перечислять которые было бы слишком долго, нам не нравится новый финал… Самое лучшее в этом рассказе — та часть, где действие происходит в фермерском доме».

Восьмого октября Фицджеральд, полностью занятый написанием сценария по роману Эриха Марии Ремарка «Три товарища», писал из Голливуда Оберу:

Я собирался поработать [над «Визитом дантиста» и «Игрой в офсайде»], но решительно отложил, пока не разделаюсь с «Тремя товарищами» — как я Вам говорил, это дело трех недель. Тогда я либо отдохну неделю, либо как-то выкрою для них утреннее время. Поэтому скажите «Коллиерсу», чтобы они не волновались. Чем дольше я выжду, тем проще будет увидеть их свежим взглядом… Оба уже близки к тому, что надо, и я уверен, с самим написанием трудностей не будет.

Под свежим взглядом еще раз изменился конец рассказа. Теперь он завершался в Вашингтоне, и Фицджеральд дал ему новое название — «Конец вражды». Два года «Коллиерс» не брал на себя финансовых обязательств; наконец, в июне 1939 года цена была согласована. Обер второго июня написал Фицджеральду: «Очень рад, что Вы намерены писать еще рассказы — Вашему имени пора уже появиться снова, и не думаю, что у Вас есть причины соглашаться на две тысячи долларов. Полагаю, что ни один журнал Вам такого и не станет предлагать». Наконец, двадцать второго июня 1940 года рассказ, безжалостно сокращенный, был напечатан в «Коллиерсе» с шикарной иллюстрацией Марио Купера, изображавшей светловолосую пригожую северянку и раненого конфедератского солдата. На вырезке рассказа Фицджеральд написал два слова: «В архив».

Старый отцовский рассказ не оставлял его до конца жизни. В начале 1940 года Фицджеральд попытался — и безуспешно — сговорить МГМ на фильм о Гражданской войне, отчасти основанный на этих рассказах. Он послал продюсеру Эдвину Кнопфу сюжетный план сценария с еще раз переделанным текстом «За большие пальцы» и деталями из «Ночи Чанселорсвилла» (1935):

Девушки разделились, и первая их задача — найти друг дружку. Одна встречает конфедератского солдата из Алабамы, который поначалу ей неприятен и страшен. Во время контратаки северян он попадает в плен. Человек, у которого с ним счеты, опознает его как участника партизанского отряда Мосби, и его вешают за большие пальцы. (Это в самом деле было с родственником моего отца в Гражданскую войну, и я вставил этот эпизод в другой рассказ под названием «Когда эта жестокая война», купленный прошлой весной «Коллиерсом», но еще не опубликованный.) Девушка-северянка режет веревки и помогает ему сбежать. А начинает она с того, что ее раздражает веселость сестры. За линией фронта на территории, занятой конфедератами, она продолжала усердно разыскивать могилу брата. Сейчас, после того как она освободила неприятельского солдата, во время любовной сцены между ними она обнаруживает, что они находятся всего в нескольких шагах от могилы брата. В историю двух девушек я хочу вплести полукомического персонажа, шлюху, использовать примерно так, как Дадли Николс использовал проститутку в «Дилижансе»…

Все мы можем представить себя размахивающими саблями или ухаживающими за больными, но тут возникает монотонность. А сила такого рода картины заключалась бы в том, что мы увидим в себе людей, которые продолжают есть, любить, проявлять мелкую суетность и безрассудство посреди любой катастрофы.