Я за тебя умру

Каждые несколько минут толчком возвращалась мысль об Алексе Консидайне: сожалеет ли он сейчас, почему он ее не любит — сделала она что-то не так, или сама какая-то не такая, или там есть другая девушка. Но каждый раз она очень пристально смотрела на Юберта Г. («Рипа») Ван Кампа, вес 159, рост 5′ 11″», и думала, что нет никого на свете красивее.

Они пошли танцевать, и, когда оркестр играл «Ушла» и «Потерял»^{162}, ей было страшно и пусто внутри, потому что последний месяц она танцевала под эту музыку с Консидайном, но когда заиграли «Goody-Goody»^{163}, все стало хорошо, потому что танцевать с Ван Кампом было непривычно и приятно совсем по-другому. Потом в такси она целовала его, крепко, почти забывшись, и столько, сколько он хотел. Всю положенную роль она сыграла, и через несколько часов он превратился в странный расплывчатый образ кого-то близкого: не чужого, но и не совсем друга.

II

На следующий день в четыре часа он пришел к Кики и был смущен великолепием дома.

— Как думаешь, что я весь день делала? — спросила она. — Читала газеты — спортивный раздел. Это ты видел?

Давид был на линии. А против был не один Голиаф, а семь. Вот что рассказывают сегодня в Нью-Хейвене после матча Йель−Гарвард, одного из самых напряженных за всю шестидесятилетнюю историю. Гард, весящий 159 фунтов, затмил всех звезд…

— Это не обо мне, — весело сказал он. — Я весил сто пятьдесят семь. И не будем больше об этом. Я пришел увидеть тебя… все утро пришлось объяснять, где я был прошлой ночью.

…У него, должно быть, много девушек, подумала она. А вслух сказала:

— Я вот думаю о том, про что мы говорили вчера за ужином. Это нелепость, что тебе не платят за твое мастерство.

— Есть я там или нет, стадион все равно был бы полон — как-то же обходились без меня шестьдесят лет.

— Полон, да, на важных играх — но не на каждой игре. Уверена, что ты зарабатываешь для них тысячи лишних долларов.

— Нет, нет, я всего лишь один человек из одиннадцати.

— В газетах пишут, что ты один стоишь целой команды.

И вдруг в глазах Кики телесная оболочка Рипа стала тускнеть, буквально растворяться в глубокой перспективе. И она осталась одна, наедине с Консидайном, вошедшим в комнату.

На мгновение она оцепенела и оказалась настолько во власти самых глубинных инстинктов, что, если бы он подошел, она встала бы и упала к нему в объятия, как оглушенный боксер. Но последствия вчерашнего дня сыграли свою роль: он был в отчаянии, взвинчен и еще менее, чем Кики, способен совладать с ситуацией. Не заметив облегчения, засветившегося в ее глазах, он стал говорить слова, и каждое его слово кирпичом ложилось в стену между ними.

— …мне надо было увидеться с тобой на минуту… это была такая глупость… до того, как уеду в Грецию… объяснить, почему я повел себя так дико…

И пока он стоял перед ней, запинаясь, ничего не видя, глаза у Кики гасли и снова наполнялись обидой, памятью об унижении. Когда он посмотрел на нее, она была холодна и жестка — так же как ее голос.

— Это мистер Ван Камп… Прости, я сейчас не могу с тобой говорить… Нам обсуждать нечего, Алекс. Прошу меня извинить.

Он изумленно посмотрел на Ван Кампа, присутствие которого только что заметил. Затем, осознав с опозданием, что дело сейчас не в словах, а в избавлении от того, что было сказано ранее, он пошел к ней — и она так же быстро отступила, словно ей было отвратительно его приближение. Даже Рип слегка ощетинился. Алекс остановился, опустил протянутые руки.

— Я тебе напишу, — прошептал он. — Это все такая дикая ошибка.

— Была, возможно, — сказала она. — Пожалуйста, уйди.

Он ушел, и минуту, в оглушительных раскатах его громового отсутствия она глядела на дверь, думая, что он вернулся, что он не мог разлюбить ее, что она могла бы все забыть в его объятьях. Дрожь сотрясла все ее тело — потом она повернулась к Рипу и ответила на его вопрос:

— Да, это был он.

— Кажется, он страшно огорчен.

— Не будем о нем. Я его больше не знаю. Подойди, Рип.

— Здесь?

— Не обнимай. Просто сядь, чтобы я могла смотреть на тебя.

Так задыхающийся идет к окну, чтобы глотнуть воздуха. С мрачным удовольствием представляя себе, как это не понравилось бы Алексу, она сказала:

— Рип, в Голливуде десятки людей твоего возраста и вдвое худшей внешности зарабатывают уйму денег.

— Думаешь, мне надо податься в кино?

— Нет, тебе надо остаться в колледже. Но ты должен получать большие деньги. За то, что ты делаешь лучше всех, — и копить их на тот день, когда другие будут делать это лучше тебя.

— Ты думаешь, я кончу ночным сторожем или чем-нибудь вроде? — Он нахмурился. — Я не такой глупый, я думал об этом. Немного печальная перспектива, да?

— Немного печальная, Рип.

— Конечно, ни в чем нельзя быть уверенным. Но должно же найтись в мире место для таких, как я?

— Оно есть, не сомневаюсь. Но ты должен начать его строить. Я тебе помогу. Нет, не бойся, я в тебя не влюблюсь.

— Да? Не влюбишься?