Я захватываю замок

Когда мы прилично отъехали от замка, туман рассеялся. На самом высоком взгорке мы оглянулись назад, но вместо каменных башен увидели призрачный белесый холмик, вздымающийся среди залитых лунным светом полей.

— По-моему, замок заколдован, — улыбнулся Саймон, — возможно, когда мы вернемся, от него и камня не останется. Сгинет навеки!

Поездка в новом автомобиле привела меня в восторг. По крутым склонам на уровне глаз тянулись живые изгороди, а впереди, в свете фар, сочнее, чем под лучами солнца, блестела изумрудно-зеленая трава. Из-за снующих по дороге кроликов ехать приходилось очень медленно; Элоиза так и рвалась выскочить за ними через ветровое стекло. Один скакал перед колесами так долго, что Саймон в конце концов остановился и выключил фары — лишь тогда бедняга, слегка опомнившись, шмыгнул в канаву.

Коттон закурил; откинувшись на спинки сидений, мы смотрели на звезды и говорили об астрономии, о бесконечности пространства, о том, как все это загадочно и интересно.

— А еще существует вечность… — начала я, но меня прервал бой часов на церкви. Десять ударов. Саймон сказал, что нужно наверстывать потраченное на остановку время.

В Скоутни горело лишь несколько фонарей; я сразу подумала о слугах: наверное, спят. И тут навстречу вышел дворецкий.

— Будьте добры, принесите в павильон ужин для мисс Мортмейн, — сказал Коттон.

Надо же так уметь! Отдать большому солидному мужчине распоряжение — и при том не извиниться за беспокойство в поздний час! Тогда я извинилась сама.

— Ничего страшного, мисс, — сдержанно ответил слуга и поспешил вслед за Элоизой в кухню (она уже выучила дорогу).

А ведь дворецкий скоро станет дворецким Роуз! Сможет ли она к нему привыкнуть?

Миновав сумрачный холл, мы снова очутились на улице, но с другой стороны особняка.

— Вот и травы под луной! — улыбнулся Саймон.

Выглядел огород уныло (да, фантазии о сборе трав под луной куда увлекательнее действительности); Коттон провел меня вглубь сада, усадил на каменную скамейку и включил фонтаны в большом овальном пруду. Мы немного полюбовались бьющими струями воды, а затем перешли в павильон.

Саймон зажег одну свечу.

— Я погашу ее, когда включим музыку, — пояснил он. — Тогда можно будет смотреть на фонтан и слушать Дебюсси — они прекрасно сочетаются.

Я села у одного из трех длинных арочных окон и огляделась: помещение переоборудовали в музыкальный салон; до нынешнего дня новую обстановку мне видеть не доводилось. Там имелся рояль, чудесный граммофон, а на полках двух крашеных шкафов хранились бесчисленные пластинки. Коттон со свечой высматривал записи Дебюсси.

— Нужно впечатлить вас сразу, — сказал он, — только боюсь, сюиты «Детский уголок» у нас нет. Попробую «Лунный свет». Больше чем уверен, вы узнаете.

И оказался прав. Едва заиграла музыка, я тут же вспомнила пьесу. Девочка в школе исполняла ее на концерте. Очень красивое произведение! И граммофон звучал чудесно: словно кто-то действительно играет на рояле, только намного лучше исполнителей, которых мне до сих пор приходилось слышать. Запись поменялась сама. Саймон подвел меня к граммофону, чтобы показать перестановку пластинок, а потом рассказал о следующей пьесе «Затонувший собор»: звеня колоколами, затонувший собор всплывает из глубин моря и снова уходит под воду.

— Теперь вы понимаете, почему я сказал, что Дебюсси смог бы отобразить в музыке окутанный дымкой замок? — спросил Коттон.

Третье произведение называлось «Лунный свет на террасе». Любоваться фонтанами под эту музыку было особенно чудесно — в ней тоже звенели фонтанные струи.

— О-о, вижу, Дебюсси вас покорил, — улыбнулся Саймон. — Хотя, вероятно, вы из него вырастете. Вы из тех девочек, у которых со временем пробуждается любовь к Баху.

Я призналась, что в школе терпеть не могла Баха. Как-то я разучивала его пьесу, и мне казалось, будто меня бьют по голове чайной ложкой. Музыкой я занималась недолго; когда мне исполнилось двенадцать, у нас закончились деньги на частные уроки.

— Сейчас я найду Баха, который вам понравится!

Он вновь зажег свечу и начал перебирать пластинки. Граммофон уже смолк. Подойдя к шкафу, я стала просматривать обложки. Даже читать имена композиторов — такое удовольствие!

— Постепенно вы все их послушаете, — пообещал Саймон. — Что бы показать вам современное? Жалко, Роуз к музыке равнодушна.

Я удивленно подняла на него глаза.

— Да она обожает музыку! И играет намного лучше меня. И поет!

— Но все-таки настоящей любви к музыке у нее нет, — убежденно ответил он. — Я водил Роуз на концерт. Судя по несчастному выражению лица, она умирала от скуки. А! Вот и ужин!

Ужин принесли на серебряном подносе. Накрыв небольшой столик кружевной скатертью, дворецкий поставил передо мной суп-холодец, холодного цыпленка (грудку!), фрукты, вино… и лимонад — на случай, если мне не понравится вино (понравилось).

Саймон попросил слугу зажечь свет, и тот со свечой в длинном держателе обошел все хрустальные бра. Ни дать ни взять восемнадцатый век!

— Не хочу проводить сюда электричество, — объяснил Коттон.