Я притихла. Отрешившись от шума костра, я ждала, не повторится ли зов. Кто же там? Женщина или мужчина? Попыталась вспомнить звук голоса, но в ушах стоял лишь треск горящих веток. Может, почудилось?
Тут заливисто разлаялась собака. Видимо, действительно кто-то пришел.
Я немного сбежала по склону вниз. Поначалу в глазах плясали языки огня, и ничего не было видно. Мало-помалу чернота превратилась в бледный вечерний свет; ни на аллее, ни во дворе никого рассмотреть не удалось — надо рвом поднимался густой туман.
Элоиза лаяла столь яростно, что я решила спуститься. А собака вдруг смолкла. Сквозь туман опять донесся протяжный зов:
— Касса-а-андра-а-а!
Ясно: голос мужской. Но чей? Это не отец, не Томас и не Стивен. Таким голосом меня никогда не звали.
— Я здесь! — откликнулась я. — Кто там?!
На окутанном туманом мосту послышались шаги. Вперед вырвалась довольная Элоиза.
«Ну конечно! Нейл!» — пронеслось у меня в голове. Я бросилась навстречу. И отчетливо увидела: не Нейл.
Саймон.
Удивительно теперь вспоминать, но я ничуть ему не обрадовалась! Мне так хотелось, чтобы на его месте оказался Нейл… если уж кому-то суждено было явиться, когда я приступила к ритуалу. Тут любой счел бы взрослую девушку «сознательно наивной».
Мы пожали руки; я собиралась быстро проводить его в дом, но он вдруг поднял глаза на костер и воскликнул:
— Совсем забыл! Сегодня же канун дня летнего солнцестояния! Роуз рассказывала о ваших забавах. Красивая гирлянда…
И как-то само собой получилось, что мы вместе зашагали к вершине насыпи.
Саймон приехал на встречу с агентом, просидел с ним за работой весь день.
— А потом решил заглянуть в замок. Повидать вас и вашего отца… Кстати, где он? В доме полная темнота.
Я объяснила, что отец уехал в Лондон; возможно, остановился в квартире миссис Коттон.
— Тогда ему придется спать в моей комнате. Мы там друг у друга на головах сидим. Великолепное пламя!
Мы устроились перед костром. Интересно, насколько подробно Роуз описала ему наши ритуалы? Может, дело ограничилось рассказом о разжигании огня?
Коттон уставился на корзинку.
— Как Роуз? — быстро спросила я, чтобы отвлечь его внимание.
— Превосходно. Да, чуть не забыл — передает вам привет. И Топаз тоже. Так это и есть портвейн викария, о котором говорила Роуз? — осведомился он, указывая на торчащее из корзины горлышко аптечной склянки.
— Да. Он каждый год мне немножко отливает, — ужасно смутившись, ответила я.
— Мы его выпьем или совершим возлияние?
— Мы?
— Да. Я тоже собираюсь праздновать. Как представитель Роуз, пусть она и считает, что для этого слишком взрослая.
От моего смущения вдруг не осталось и следа. Саймон явно принадлежал к числу немногих, для кого праздник летнего солнцестояния — романтика, связь с прошлым… и, возможно, шаг навстречу мечте укорениться в английской почве.
— Хорошо, — согласилась я и открыла корзинку. — Думаю, праздник удастся на славу.
Коттон наблюдал за мной с большим интересом.
— Надо же! Роуз не говорила мне о пакетике с приправой. Для чего она?
— Защита от злых чар. Мы ее жжем. Конечно, травы нужно покупать не в магазине, а собирать самим при свете луны, но я не знаю, где искать растения с хорошим запахом.
Саймон предложил мне впредь собирать их на огороде в Скоутни.
— Травы будут только благодарны. В салатах их все равно не едят. А это что за белая штука?
— Соль. Отводит несчастья. И меняет цвет пламени с алого на голубой. Очень красиво.
— А с кексом что делаете?
— Показываем его костру, потом едим, запиваем вином… Несколько капель портвейна роняем в огонь.
— И потом танцуете вокруг костра?
Я ответила, что уже большая для плясок.
— Ничего подобного! — с улыбкой возразил он. — Я вот с удовольствием потанцую.
О сопутствующих ритуалу четверостишиях я говорить не стала, потому что сочинила их еще в девять лет. Ужасно дурацкие!
Пламя начало стихать; чтобы поддержать великолепие костра, нужно было подбросить дров. К счастью, в башне с тех времен, когда мы регулярно устраивали на насыпи пикники, остался ворох сухих веток. Я попросила Саймона помочь.
У подножия лестницы он замер и, задрав голову, уставился на чернеющую в небесах макушку башни.
— Сколько в ней? По-моему, не меньше семидесяти-восьмидесяти футов, точно.
— Шестьдесят, — ответила я. — Башня кажется такой высокой, потому что рядом нет других строений.
— Как-то я видел картину под названием «Башня колдуна». Вот ее она мне и напоминает. А наверх забраться можно?
— Томас несколько лет назад забирался. Это и тогда было очень опасно, а с тех пор верхние ступени еще сильнее осыпались. В любом случае, с вершины выйти некуда. Крыша обрушилась сотни лет назад. Идемте, сами увидите.
Мы поднялись по внешней длинной лестнице ко входу, затем спустились внутрь. Круг неба в каменном окаеме все еще отливал бледно-синим, хотя звезды уже зажглись. А снаружи мы почему-то не видели ни единой звезды.