Я закрыл КПСС

«Продовольствие к нам не везут, а остатки его сейчас составляют порядка 5–20 процентов от нормы… И без свободных цен не привезут вовсе. Распорядиться этими остатками в условиях ажиотажного спроса нелегко, а при управленческом хаосе и вовсе почти невозможно. Поэтому отставка Попова ситуацию, конечно, не упростит. По-человечески его понять можно. Он избирался под значительные властные полномочия. Но на практике их не оказалось.

В результате сдвигов к лучшему в городе почти нет. Но если бы уже сегодня полтора миллиона москвичей получили возможность растить собственный урожай, еще 7 миллионов стали собственниками жилья, если бы работники заводов Москвы, ее магазинов и столовых стали собственниками своих “производств”, а учителя, врачи, военнослужащие, пенсионеры получили бы свою долю собственности в процессе приватизации, настроение у людей было бы совсем иное. А так в спорах между более быстрыми и более справедливыми механизмами приватизации пока побеждает госсобственность, которая несокрушимо ожидает конца не начатой еще экономической реформы».

Так что упомянутое в дневнике «увлечение натуральным хозяйством» — стремление Попова выделить москвичам участки под подсобные хозяйства, обложить оброком столичные предприятия для натурального обмена с аграриями — выглядит смешным только в наше сытое время. Тогда это был вопрос жизни. Средством наполнения прилавков был переход к свободным ценам и приватизация магазинов, баз, кафе. Получи директор и весь трудовой коллектив право на прибыль от продаж, да еще при свободных ценах, они из кожи вон выскочат, но найдут, чем торговать.

Российское руководство склонялось подготовить и провести аукционы по продаже предприятий торговли и услуг, получив за это рубли, которые при гиперинфляции тут же превратились бы в ничто. Но какой-то особой московской модели Гайдар не принимал.

Хотели пойти по пути продажи магазинов — директора пригрозили забастовкой и саботажем. Пошли на аренду, но директора попытались ответственность за снабжение возложить на городские власти, а себе оставить получение прибыли.

Прокуратура СССР постоянно оспаривала право столичных властей идти вперед без общесоюзной и общероссийской правовой базы (а законы СССР и РСФСР часто противоречили друг другу).

Оставалось грести по сусекам и ждать, что после СССР (а союзные органы и лично Горбачёв топтались на месте, с каждым днем их неспособность начать реформы становилась все более нетерпимой) Россия, развязавшись с республиками, тянувшими с преобразованиями, сможет выйти из тупика.

И Попов не выдержал — подал в отставку. Это была попытка шантажировать Горбачёва, Ельцина и Гайдара и добиться от них согласия на реформы с московской спецификой. Но была и вторая весомая причина: он просто испугался. Понимая, что тяжесть испытаний, через которые предстоит пройти миллионам россиян, может оказаться невыносимой (никто и представить не мог, что инфляция перерастет в гиперинфляцию), он боялся, что дубина народного гнева может в первую очередь обрушиться на наши демократические головы.

Еще 5 октября на заседании политсовета Движения демократических реформ он говорил: «Завтра мы приватизируем в Москве торговлю, послезавтра она взвинтит цены. И если леворадикальные силы выведут народ на борьбу с этими взвинченными ценами, то, хоть мы уже обеспечили — вот Евгений Вадимович (начальник Московского УКГБ) здесь сидит и Аркадий Николаевич [Мурашев — Е.С.], начальник ГУВД Москвы — на ключевых постах в системе правоохранительных органов, но и их сил не хватит, чтобы защитить нарождающееся предпринимательство».

Я пытался отговорить его от малодушного решения. Нельзя бросать начатое дело, вовсе не обреченное на провал, нельзя предавать своих избирателей и «Демократическую Россию». Лужков и правительство Москвы призывали его остаться, президент Ельцин тоже просил потерпеть, обещал поддержку и слово сдержал.