Я здесь...

Пока я звоню маме и поздравляю ее с наступившим, Сид топчется у телефона, продолжая ежиться от холода даже в духоте жарко натопленной комнаты.

Мама желает мне счастья в наступившем году, успехов в учебе и найти наконец того, кого полюблю.

Кладу трубку, смотрю на Сида и понимаю: а я его нашла… Вот этого ненормального мальчика с кучей проблем, прибившегося ко мне, словно дворовый ободранный кот. Вот этого нежного невесомого мальчика с моей душой в груди.

Мы просто стоим рядом, глупо улыбаемся и во все глаза разглядываем друг друга. И я чувствую сокрушительное, ломающее ребра счастье. Хочется очутиться в сказке его прикосновений. В раю или аду, но только с ним.

Сид тихо шепчет:

— Здесь слишком людно, да?

Я киваю, не сводя с него глаз.

Он берет меня за руку и быстро тянет за дверь.

В холодной комнате, где на диване свалены горы курток, свободна кровать, мы ныряем под укрывающий ее старый шерстяной плед. Кровать прогибается почти до пола, и я словно падаю в яму, без всякой возможности выбраться. Сид нависает сверху, одним рывком расстегивает молнию на толстовке, бросает ее на пол.

Наклоняется, хватает ладонями мое лицо и впивается губами в мои губы. Он целует меня так, словно вот-вот наступит конец времен, я даже ощущаю горький привкус крови. Стены в душе рухнули, в ней гуляет штормовой ветер. Судорожно тащу вверх футболку Сида, расстегиваю ремень, чувствую, как его горячие руки избавляют меня от остатков одежды. А дальше я уже ничего не соображаю, я себе не принадлежу. Он забирает меня в свой мир, где с разбегу — в ослепительное небо, где у нас есть крылья…

Медленно прихожу в себя, Сид, продолжая крепко сжимать мои плечи, пытается успокоить дыхание. Я щурюсь, хотя комнату освещает только тусклая лампочка под потолком.

Сид скатывается в сторону, ослеплено моргая, а потом выдает:

— Охренеть… Вот это да. Просто охренеть.

Вот так все и произошло. Бездумно. Глупо.

Плевать.

Глава 30

Просыпаюсь в страшной жаре от ощущения тяжести. Рядом, закинув на меня руку, ангельским сном спит Сид, в глаза светит яркое зимнее солнце.

Разглядываю его лицо: родинки, дрожащие темные ресницы, еле различимые белые шрамы, полученные в неведомых драках… И в груди расцветает невыносимая нежность. Вспоминаю наше знакомство и становится смешно: если бы кто-нибудь мне тогда сказал, что у нас с Сидом до такого дойдет — сразу пал бы от моей руки.

У соседней стены на заваленном одеждой диване в блаженной дреме посапывает мой вчерашний несостоявшийся кавалер. Этот тут какими судьбами?

Осторожно высвободившись из объятий Сида, свешиваюсь с кровати, нашариваю на пыльном полу белье и праздничное платье. Под пледом напяливаю их, встаю и тихонько выхожу из комнаты.

В сенях я сразу же налетаю на Светку — та в клубах мороза вваливается в дом с улицы. Шмыгает носом, вытирает рот:

— Токсикоз достал совсем. Все утро полощет, — хрипит она. — Пойдем, чаю попьем. Пока честной народ еще спит.

В комнате стоит спертый запах перегара, в тарелках оплывают остатки недоеденных салатов, в бокалах плавают остовы сожженных бенгальских огней. По телику улыбающийся круглолицый дядька шлет всем привет с Большого бодуна. Юморист.

Светка наливает в две чашки чай, садится напротив, подпирает ладонью щеку. И с хищным любопытством на меня смотрит.

— Ну и как все прошло? Колись!

Я краснею и задыхаюсь от возмущения. Светка и чужое личное пространство — понятия несовместимые.

— Не твое дело! — рычу исступленно. Сейчас начнет выяснять: кто, кого, куда и сколько раз — это ее излюбленная тема.

— Давай-давай, колись! — не унимается Светка.

Ну что за беспардонный человек!

Я разглядываю хороводы чаинок в чашке.

— Ну… Это было… — Нет, не буду я ей ничего рассказывать. — Ой, Свет, иди-ка ты, а?

— Ладно, — шепчет она заговорщицки. — Мы это проходили…

Стоило мне хоть раз уступить этой жизни, точнее, не жизни, а Сиду, как уже стервятники налетели. Светка любит собирать сплетни, а я сейчас не в том настроении. Я сейчас вообще не настроена, как расстроенное пианино.

— Думаешь, что все обо всем знаешь, Свет? А может с Сидом все совсем по-другому? — патетично вопрошаю я.

А она прыскает и заливается смехом:

— Как с ним — я как раз и знаю…

Я смотрю ей в глаза. Рот не слушается, кривится в ухмылке…

В любых обстоятельствах держать все под контролем — это я умею.

Но мне очень хочется отмотать время назад и эту Светкину фразу не расслышать. Полную яда, гнили, никому не нужную фразу. Уродское, подлое признание. Если бы Светка просто взяла ведро с помоями и вылила их на мою башку, было бы легче — не так противно.

Чашка дрожит в руке. В душе снова разверзается чернота.

— Ой, хватит, Лик. Не кори себя — раз само в руки шло, грех не взять. Только ни на что особо не надейся. — Ее опухшие глаза полны сочувствия. — Он временами себя-то не помнит. Какие он тебе дифирамбы-то пел? Что ты для него все, да?

Вот взять бы ее слова и засунуть обратно в глотку. Только мараться никакого желания нет.