Я жил. Мемуары непримкнувшего

Два месяца спустя вдова Сахарова, Елена Боннэр, организовала конференцию в Москве в память о своем муже, умершем два года назад. Высшей точкой торжеств была церемония 21 мая в Большом зале Московской консерватории, где выступавшие вспоминали о его достижениях, а выдающиеся музыканты исполняли музыкальные произведения в его честь. В ложе с одной стороны зала сидел Горбачев, а Ельцин напротив. Горбачев вынужден был выслушивать горькие обвинения в свой адрес от многих говоривших, в том числе и от Елены Боннэр. Я подумал про себя, что, возможно, это был первый случай, когда глава российского государства сам позволил подвергнуть себя публичному порицанию.

Во время перерыва я вышел в холл. Посередине стоял окруженный толпой Ельцин. У него брали интервью для телевидения. Когда интервью закончилось и огни погасли, Ельцин остался один. Я подошел к нему и без всякого вступления сказал: «Вы знаете, господин Ельцин, если через месяц вас изберут Президентом России, вы будете первым главой государства в истории вашей страны, которого изберет народ». «Если меня изберут», — ответил он, несколько удивившись. «Дело в том, что Керенского никогда не избирали, — продолжал я, — и никакой другой глава правительства ни до, ни после него не был избран». Он кивнул. На следующий день я случайно встретил Лейна Киркленда, главу Американской федерации труда и Конгресса производственных профсоюзов, приехавшего в Россию на чествование Сахарова. Он рассказал мне, что встречался в то утро с Ельциным. «Ну и что он сказал?» — спросил я. «Он сказал, что, если через месяц его изберут на пост президента, он будет первым главой государства в истории России…» и так далее. Таким образом, я дал краткий урок русской истории первому настоящему Президенту России.

Из Москвы я направился в Тбилиси, куда меня пригласило правительство Грузии, провозгласившее независимость месяц назад.

Я долгое время поддерживал отношения с грузинской общиной в Париже, где обосновались лидеры независимой Грузии, когда их страну захватили коммунисты в 1921 году. Я всегда испытывал симпатию к грузинам, благодаря их обаянию и приветливости. В 1951 году я посетил их колонию в Лёвилле около Парижа и встретился, а точнее получил аудиенцию у Ноя Жордания — свергнутого главы их правительства, который даже в жуткой нищете сумел сохранить президентское достоинство. У меня сложились особенно теплые отношения с Ноем Цинцад- зе, который в те годы служил министром в кабинете Жордания, а в эмиграции стал успешным бизнесменом. Это он сообщил мне об опасениях грузинской общины за безопасность эвакуированного в Париж в 1921 году национального архива, который мог быть захвачен сначала нацистами, а потом коммунистами. Цинцадзе спросил, не будет ли заинтересован Гарвард в приобретении этого архива. Гарвардский университет согласился и к 1959 году был готов подписать контракт, но затем в грузинской эмигрантской общине возникли некоторые трудности и переговоры затянулись на годы. В конце концов, в 1974 году архив был перевезен в библиотеку редких книг имени Ха- угтона в Гарварде, где хрупкая бумага подверглась химической обработке, коллекция каталогизирована и снята на микропленку. Согласно условиям соглашения, коллекция должна быть возвращена в Тбилиси через тридцать лет, а в Гарварде останется копия на микропленке.

Я провел неделю в Тбилиси, наблюдая за президентскими выборами, на которых победил Звиад Гамсахурдиа, поэт и бывший диссидент. Я встречался приватно с Гамсахурдия как до, так и после его победы на выборах. Мне он показался ужасно стеснительным, потому что никогда не смотрел собеседнику в глаза, и произвел впечатление человека, находившегося в глубокой депрессии. Он спросил, что он должен делать, чтобы добиться расположения Вашингтона, который при Буше и Бейкере нарочито пренебрежительно относился к нему. Я предложил проводить последовательную демократическую политику. Он ответил, что уже делает это. И, словно защищаясь, обратил мое внимание на протестующих, пикетировавших вход в президентскую резиденцию. «Станет ли президент Буш терпеть подобные протесты перед Белым домом?» — спросил он. Этот вопрос показывал, насколько он был наивен в политике. Я присутствовал на банкете в честь его победы, но победа оказалась кратковременной. В январе 1992 года при обстоятельствах, которые остаются неясными до сих пор, Гамсахурдиа был свергнут и вынужден бежать. Два года спустя его нашли мертвым: он стал жертвой или самоубийства, или, что более вероятно, убийства.

Летом 1997 года грузинский архив был возвращен в Тбилиси — столицу независимой Грузии. Я посетил Грузию вскоре после этого и был целую неделю гостем правительства, которое назначило меня почетным консулом, а также почетным гражданином Грузии. Эти знаки почета я получил от преемника Гамсахурдиа Эдуарда Шеварднадзе.

Советский Союз подводит советологов