Я жил. Мемуары непримкнувшего

После лекции мы с Тимофеевым направились к нему домой, на другой конец Москвы, где поужинали в компании нескольких известных диссидентов. Одним из них был Сергей Ковалев, которому суждено было унаследовать «мантию» Сахарова как защитника прав человека в России. Ковалев был ученым, и незадолго до этой встречи его выпустили из тюрьмы, обещав устроить на работу, при условии что он откажется от присутствия на приеме для советских диссидентов, который намеревался дать Рональд Рейган в американском посольстве через месяц. Ковалев проигнорировал предупреждение и был наказан. Я спросил его, присутствовал бы он на приеме, если бы знал, что власти выполнят свою угрозу. Он задумался на мгновение и ответил, что все равно поступил бы так же. Он и другие диссиденты излучали спокойное мужество, сильно отличавшееся от позерства западных радикалов, которые никогда не платили никакой цены за свое несогласие с политикой правительства. Из всех, кого я когда- либо встречал, эти люди вызывали у меня наибольшее восхищение. Могу добавить, что ни один из этих героев ни в коей мере не походил на рубак, подобных Джону Уэйну или Эролу Флинну. Это были тихие и погруженные в себя люди, чье мужество обнаруживалось только во взгляде — уверенном и искреннем. Их храбрость была внутри, благодаря глубоким этическим убеждениям.

Самый достойный восхищения из них, Андрей Сахаров, посетил Бостон в конце 1988 года. Ему разрешили выехать из страны впервые в качестве члена руководства фиктивной организации под названием Международный фонд выживания и развития человечества, спонсировавшейся совместно американскими и советскими организациями. Спонсоры надеялись, что участие Сахарова поможет им завоевать доверие и привлечь финансы. Сахаров согласился войти в руководство, но не без колебаний, так как понимал, что его просто используют[61].

18 ноября 1988 года организаторы устроили в здании Американской академии наук и искусств в Кембридже заседание, где Сахаров должен был быть главным докладчиком. Однако в своей речи, вместо того чтобы поддержать Международный фонд, он высказал оговорки относительно состава его участников и целей. Он сказал собравшимся, а 90 процентов из них были либерально настроенные люди, что у него были сомнения по поводу своего участия в организации, состоявшей исключительно из людей «дружелюбно настроенных по отношению к Советскому Союзу», а также людей с «левыми убеждениями». Он даже выразил большое сомнение, заслуживает ли эта организация финансовой поддержки (большую часть которой предоставлял Арманд Хаммер). Я видел как Джером Визнер, бывший президент Массачусетского технологического института и один из руководителей фонда, сидевший рядом с Сахаровым, в замешательстве закрыл лицо руками; его советский коллега (кажется, это был академик Евгений Велихов) сидел рядом с каменным лицом. Какое — то время спустя у Визнера случился инфаркт, в чем некоторые винили Сахарова. С моей точки зрения, его поведение демонстрировало незаурядное гражданское мужество.

Пару недель спустя приемная дочь Сахарова Таня Янкелевич пригласила меня на приватный прием в честь Сахарова у нее дома в Ньютоне (пригород Бостона). В то утро мне позвонили из Би — би — си и поинтересовались, собираюсь ли я встретиться с Сахаровым, и если да, то, что я ему скажу. «Я бы задал ему такой вопрос: Что вы думаете о будущем Советского Союза?» — ответил я. Они обещали позвонить на следующий день, чтобы узнать его ответ.

Буквально сразу же, как только меня представили Сахарову и прежде чем я успел что — либо сказать, он спросил: «Что вы думаете о будущем Советского Союза?» Я был поражен. Затем мы некоторое время разговаривали. Он задавался вопросом, не стал ли он объектом манипуляции, участвуя в руководстве Международного фонда. Мне казалось, что так оно и было, но цена этого была минимальной, а преимущества большие. Но его совесть явно не давала ему покоя. Казалось, он не осознавал, насколько он знаменит и значителен. Его скромность поражала потому, что в ней не было ни йоты ложной покорности.

В июне 1990 года я участвовал в конференции в Москве на тему «Истоки “холодной войны”», организованной советским Министерством иностранных дел. В своем докладе я возложил вину за «холодную войну» исключительно на Советский Союз, идеология и интересы которого требовали постоянного напряжения в отношениях с Западом. Дискуссия проходила вежливо, и советская делегация не подвергла меня никакой критике. Все это, конечно, было беспрецедентно.

В феврале 1991 года я с удивлением получил приглашение из советского посольства принять участие через месяц в коллоквиуме в Москве на тему «Ленин и XX век». Это была из ряда вон выходящая встреча, где в присутствии официальных коммунистических деятелей и иностранных гостей в самом сердце Советского Союза — в столице, в гостинице, которая ранее предназначалась исключительно для номенклатуры, я сделал доклад, в котором показал Сталина как верного последователя Ленина.