Я знаю, кто ты

Мужчина, который меня держит, ухмыляется, и она стреляет в нашу сторону. Я падаю на тротуар, и со мной происходит что-то очень странное. Мегги стоит прямо передо мной, мне видно, как двигаются ее губы, но в первый момент я не слышу, что она говорит. Как будто у меня в голове кто-то громко звонит в звонок. Мегги смотрит на что-то у меня за спиной, и я поворачиваюсь посмотреть, что там. Три плохих человека снова сидят в своей машине, и мы смотрим, как они уезжают. Вроде Мегги не попала в того, кто меня держал. Может быть, она промахнулась нарочно. Она гладит меня по голове, и мое правое ухо решает, что можно снова начать слышать.

– Теперь все в порядке, малышка, не бойся.

Она обнимает меня, и я впервые обнимаю ее в ответ, потому что знаю: хоть она меня и обижает, но не позволит этого делать никому другому. Она берет меня на руки. Я обвиваю руками ее шею, а ногами – талию. И только теперь я начинаю плакать, потому что вижу, что все конфеты из моего пакетика за десять пенсов вывалились на тротуар.

Двадцать пять

Лондон, 2017 год

Я просыпаюсь от того, что кто-то пытается влезть в мою спальню.

В комнате полная тьма, а звук в первый момент такой тихий, что я решаю, что мне показалось. Но по мере того как я, моргая, привыкаю к темноте и вглядываюсь в менее черные ее участки, я начинаю кое-что различать – то, что мне совсем не нравится. Мой слух заострен до предела, а напряженный взгляд прикован к дверной ручке. Ручка начинает медленно поворачиваться, и я понимаю, что за дверью находится что-то очень плохое.

Сердце глухо стучит у меня в груди и в ушах. Я хочу закричать, но не могу ни крикнуть, ни пошевелиться: мое тело окаменело от ужаса.

Ручка поворачивается до конца, но дверь не открывается. Об этом позаботились задвижки, которые я установила изнутри. На какой-то миг я чувствую облегчение, но потом снова накатывает ужас, еще быстрее охватывая мое неподвижное тело. Тот, кто стоит за дверью, не собирается сдаваться. Он пинает дверь раз за разом, резкий звук сотрясает комнату. Дверь содрогается несколько раз и распахивается с такой силой, что отскакивает от стены обратно. И не успеваю я дотянуться до какого-нибудь предмета, который мог бы послужить мне защитой, как он уже сидит сверху.

Вокруг темно, но я вижу, кто это.

Я не могу пошевелиться, даже не пытаюсь.

Его руки смыкаются у меня на горле, и он сжимает их слишком сильно.

– Будут синяки, – пытаюсь произнести я.

Мои сиплые слова достигают его ушей, и он понимает их справедливость. Он ослабляет хватку, и вместо этого причиняет мне боль изнутри. Там синяков не видно.

Я позволяю ему делать все, что он захочет: не реагирую, не издаю ни звука. Поначалу я пыталась сопротивляться, и это ничем хорошим не заканчивалось. Это не первый подобный эпизод, но его уже можно считать самым худшим. Понятно, что он все запланировал: судя по его твердости и по тому, сколько все это длится, он принял синюю таблетку. Он останавливается. Я слышу, как он снимает презерватив и бросает на пол. Для того, что будет дальше, презерватив не нужен: никто еще не забеременел таким способом.

Он переворачивает меня, как куклу, лицом вниз. Я закрываю глаза, покидаю собственное тело и думаю, согласились бы люди, что это насилие, или нет, если бы знали: все это делает мой муж.

Потом он всегда извиняется.

Я знаю, почему он так меня мучает, но не знаю, как сделать, чтобы он перестал. Он думает, что я его разлюбила, но я-то его люблю. Он словно пытается доказать, что я все еще ему принадлежу. Не принадлежу. И никогда не принадлежала. Я принадлежу только себе.

Он слезает с меня. Я слышу, как он идет в ванную и спускает использованный презерватив в унитаз. Я думаю, что все позади, но потом слышу, как он возвращается к кровати и вынимает ремень из сброшенных брюк, и понимаю, что сегодня – одна их таких ночей. Я лежу абсолютно смирно, лицом вниз, в точности как он меня оставил, использованную и отброшенную. Он начинает бить меня ремнем в тех местах, где никто другой не заметит следы. Муж всегда читает мои сценарии – не потому что ему это интересно, а потому что он хочет знать, какие части моего тела смогут увидеть люди, а какие будут принадлежать только ему. Он снова наносит удар, и я стараюсь не плакать, как бы больно мне ни было.

Двадцать шесть

Лондон, 2017 год

Меня будит какой-то непонятный звук.

Я сажусь на постели, мгновенно покрывшись потом от ужаса. У меня перехватывает дыхание, я дрожу и плачу, потому что знаю, что мне не просто приснился сон, что все это случилось на самом деле. Я помню, как жестоко со мной обошелся Бен во время последней нашей встречи. Помню, как сказала, что хочу развестись, как он вернулся вслед за мной из ресторана, выломал дверь спальни и сделал то, что сделал.

Я даже не попросила его перестать.

Наверное, отчасти я думала, что заслужила это.

Мы выбираем в спутники жизни свои отражения – людей, которые являются нашей противоположностью, но кажутся нам такими же. Если он чудовище, то кто же тогда я?