Я знаю, кто ты

Мне кажется, они сейчас поругаются. Они часто ругаются, и мне интересно, ругались ли так же часто мои настоящие мама с папой, пока она не умерла. Может быть, так себя ведут все взрослые – кричат друг другу всякие громкие слова, которые не имеют никакого отношения к тому, из-за чего они на самом деле рассердились.

– А ты не боишься, что что-нибудь случится со мной? – спрашивает Джон. – Я уже не знаю, о ком ты больше беспокоишься, обо мне или о ребенке, который даже не наш!

Я слышу, как ладонь Мегги ударяется о щеку. Этот звук мне хорошо знаком, потому что иногда она бьет по щеке меня. Потом я слышу приближающийся стук кожаных ботинок Джона, и дверь в мою комнату распахивается. Джон хватает меня за руку и тащит в коридор. Мегги я вижу только мельком, когда мы пролетаем мимо ее комнаты. Раньше я не видела ее плачущей.

Пару раз я спотыкаюсь на лестнице, но Джон держит меня за руку на весу, пока мои ноги снова не нащупывают ступеньку. Мы спускаемся на первый этаж, и я готовлюсь повернуть направо и войти в букмекерскую лавку через железную дверь, но мы этого не делаем. Джон наклоняется так, чтобы его лицо было вровень с моим. У него странно пахнет изо рта, и когда он говорит, капельки слюны летят мне в нос и в щеки.

– Все время будь рядом. Держи меня за руку. Ничего не делай и ничего никому не говори, иначе я так надаю тебе по заднице, что неделю сесть не сможешь. Если с тобой кто-то заговорит, просто улыбайся. Я твой папа, и мы просто идем гулять. Ясно?

Я не понимаю большую часть сказанного, но забываю ответить, потому что смотрю, как он жует. Он теперь не курит, а жует жвачку, и мне кажется, что лучше бы он курил, потому что теперь он все время сердится.

– Эй, кто-нибудь дома? – он стучит мне по лбу, как будто это дверь. Это больно и неприятно. – Обувайся.

Я не надевала туфли с тех пор, как сюда приехала, и не сразу вспоминаю, как это делается. Наверно, у меня выросли ноги. Туфли ужасно жмут. Джон качает головой, как будто я в чем-то опять виновата, и открывает большую входную дверь, в которую я вошла той ночью, когда появилась здесь в первый раз. Тут я понимаю, что мы идем на улицу.

Вокруг дома и деревья, трава и солнечный свет, столько всего интересного, но мы так быстро идем по улице, что все проносится мимо и размывается, как акварельный рисунок. Джон так спешит, что мне приходится бежать, чтобы не отстать. Он крепко держит меня за руку, а в другой руке несет черную с красным сумку, на которой написано слово «HEAD».

Он отпускает мою руку, только когда мы оказываемся внутри банка. Я знаю, что это банк, потому что он похож на банк и потому что это написано на табличке над входом. Я теперь так много читаю, что, кажется, у меня уже хорошо получается. Прилавок здесь в точности как в букмекерской лавке. От женщины, которая за ним стоит, нас отделяет стекло. Мне не хватает роста, чтобы ее увидеть, но я слышу голос через дырочки в стеклянной стенке. По голосу кажется, что женщина красивая. Интересно, правда ли это.

Джон расстегивает молнию на сумке и начинает доставать оттуда пачки денег и класть на прилавок. Женщина, которую мне не видно, придвигает к себе ящичек, чтобы достать оттуда деньги, потом выдвигает его обратно, потом все повторяется снова. Пачек очень много, так что это длится довольно долго. Сначала идут пачки бумажных денег, перетянутые толстыми резинками, потом Джон достает кучу разноцветных полиэтиленовых пакетиков с монетками. В зеленых пакетиках монетки по десять и двадцать пенсов, в желтых – по пятьдесят, а в розовых лежат фунты. Розовых пакетиков очень много. Когда сумка с надписью «HEAD» пустеет, Джон благодарит женщину за прилавком и спрашивает, не хочет ли она как-нибудь с ним выпить. Наверное, у нее такой вид, как будто она хочет пить, решаю я.

По дороге обратно он уже не так крепко держит меня за руку. Я стараюсь идти как можно медленнее, потому что мне нравится быть на улице. Мне нравится снова смотреть на небо и на деревья и чувствовать ветерок на лице. Мне нравится, что мужчина, стоящий возле магазина с овощами и фруктами, говорит: «Десять слив за фунт», нравится светящийся зелененький человечек в черной коробке, который показывает, когда можно переходить дорогу. По дороге обратно Джон говорит, что у нас нет времени ждать зеленого человечка, и мы все равно переходим, хотя сейчас очередь красного.

– Ты вела себя хорошо и заслужила какой-нибудь приз, – говорит Джон, когда мы уже почти пришли.

Я молчу, потому что он говорит слово «приз» точно так же, как Мегги говорит слово «сюрприз», и я не уверена, что это будет что-то хорошее.