Я знаю, кто ты

У нее странное лицо. Оно как-то неправильно перекошено, и от одного его вида у меня начинают дрожать коленки. Она сует в ванну затычку, поворачивает горячий кран и ждет. Сначала вода, подступающая к моим ступням, кажется мне холодной, но к тому моменту, как она добирается мне до косточек на ногах, она уже теплеет. Даже слишком.

– Пожалуйста, можно добавить холодной? – прошу я.

– Нет.

– Вода горячая.

– Вот и хорошо, – говорит Мегги, сыплет немного порошка на мокрую мочалку, а остальное высыпает в ванну – все, что было в коробке. Вода жжет мне кожу. Я пытаюсь встать, но она сажает меня обратно. – Закрой глаза, – говорит она и начинает тереть мне лицо с такой силой, что мне кажется, что порошок стирает кожу со щек. Я ору, но Мегги, кажется, меня не слышит. Она продолжает тереть, а вода продолжает жечься. – У тебя на руках кровь, тебе нужно отмыться, – говорит она, натирая мне руки, ноги, спину.

Вода такая горячая, и от мочалки так больно, что я ору так громко, как не орала еще никогда. Звук, выходящий из моего рта, даже не похож на мой голос. Я слышу, как Джон барабанит в дверь ванной, но Мегги заперла дверь, и он не может войти.

Когда она кладет меня в постель, у меня болит все тело.

Она не утешает меня и не целует на ночь.

У меня красная кожа, а горло болит от крика, но теперь я веду себя тихо.

Я одна в темноте, но в моих ушах все еще звучит последнее, что сказала мне Мегги, как будто она шепчет эти слова снова и снова. Она заперла меня в комнате и выкрутила лампочки из лампы на потолке и из ночника возле кровати, хотя знает, что я боюсь. Я хочу есть и пить, но есть и пить нечего. Я закрываю глаза и прижимаю ладошки к ушам, но все равно слышу ее слова.

Этот человек мертв, потому что ты нас не послушалась. Это не я, а ты его убила.

Она говорит, что я убила его, – значит, это так. Мегги никогда не врет.

Я убила маму, а теперь я убила и плохого человека.

Я все время делаю что-то плохое, хотя этого не хочу.

Я плачу, потому что думаю, что я очень плохой человек, и еще потому что думаю, что Мегги меня больше не любит, и это огорчает меня больше всего на свете.

Сорок

Лондон, 2017

Вечеринку устроили в частном клубе в центре Лондона. Даже в детстве я ненавидела вечеринки. Мне всегда было не с кем поговорить, я совершенно не вписывалась. Никогда не знала, кем быть, когда полагается быть самой собой. Не хочу никуда идти сегодня, но мой агент говорит, что пойти стоит. Учитывая, что происходит сейчас в моей жизни, наверно, правильнее всего поступить, как мне говорят. Кажется, агент не понимает, что общественные мероприятия, где на меня весь вечер пялятся, внушают мне самый жуткий и необъяснимый страх.

Может быть, я просто боюсь того, что люди могут увидеть.

Я думаю о той своей версии, которой мне нужно сегодня быть, потом поворачиваю выключатель и включаю ее, надеюсь, что она останется со мной, пока будет мне нужна. Иногда она подводит.

Проходя мимо «Макдональдса», я вспоминаю, что ничего не ела. Я возвращаюсь по собственным следам и покупаю «хеппи мил», надеясь, что он сработает во всех смыслах, и выбираю то, что выбирала в детстве, тридцать лет назад: куриные наггетсы и картошку фри навынос. Уйти далеко мне не удается. Я даже не успеваю открыть коробку. В одной из подворотен на сложенном вдвое куске картона лежит бездомная девочка. Я останавливаюсь. На ее месте могла быть я. У нее замерзший и голодный вид, поэтому я отдаю ей пальто и «хеппи мил» и продолжаю свой путь к станции метро.

В поезде я смотрю в пол вагона, чтобы не встречаться взглядом с попутчиками, и притворяюсь, что если я не вижу их, то они не могут видеть меня. Когда я была маленькой, я постоянно боялась, что могу исчезнуть, как девочка, которая жила в квартире над лавкой до меня. У меня до сих пор нет собственных детей, хотя мне очень бы этого хотелось, а времени на исполнение этой мечты остается все меньше. Теперь для меня единственный способ продолжить жить после смерти – это работа. Если бы я снялась в прекрасном фильме, в истории, которая запомнилась бы людям, то маленький кусочек меня продолжал бы жить. Однажды кто-то сказал, что такие, как я, рождаются в грязи и умирают в грязи, и я не хочу, чтобы это было правдой. Меня могли бы спасти пробы у Финчера, и если мне удастся получить роль… что ж, может быть, тогда я бы больше не боялась исчезнуть.

Я выхожу из поезда и пробираюсь наверх: иду по эскалатору, через турникеты, поднимаюсь по каменным ступенькам – и вот я снова на свежем воздухе. Мне холодно без пальто, но на поверхности быть гораздо приятнее, и я напоминаю себе, что нужно дышать.

Это просто вечеринка.