Яблоко возмездия

– А я думаю, что ничего не будет! – Денис повысил голос. – Со мной яблони точно ничего не сделают! Я знаю, о чем говорю! Там есть дома-мутанты. Тимофей рассказывал, что они охотятся на всех, кто приходит, специально обрушиваются на них. А когда за мной гнались эти местные нелюди – дом обрушился на них, а не на меня. Тимофей тогда очень удивился, сказал, что в первый раз такое видит. А он ведь достаточно знал Зону! Пожалуйста, помогите оформить разрешение! Ну, я же не прошу ни денег, ни помощи. Я готов пойти туда один и без оружия! В конце концов, какая вам разница, вернусь я или не вернусь!

Геннадий выдохнул и долго сидел с опущенной головой. Часы медленно отсчитывали секунды. Затем он выпрямился в кресле:

– Присядь.

Денис опустился на стул, стоящий у стола директора. Почему-то внутри сидело ощущение, что все усилия напрасны. Только из-за этого еще больше хотелось действовать, а не ждать. Время играло сейчас против них. И совершенно точно против Нелли.

– Я прекрасно понимаю, насколько тебе хочется найти этот доппель эппл. Но у тебя нет всей информации о том, что происходит в Зоне. Ладно, положим, всей информации нет ни у кого, даже у меня, даже у тех ученых, которые днюют и ночуют на аномальной территории. Но кое-что у меня имеется – то, чего ты пока не знаешь. С нашего последнего посещения там произошло много изменений, различных как по своей природе, так и по масштабу. В первую очередь, повышение радиационного фона. Ты понимаешь? Там после События всегда была норма, во всем бывшем Краснодаре, и даже естественные пиковые колебания в эту норму укладывались. А теперь в центре города будто АЭС фонит, которой там отродясь не было. Я уж не говорю о магнитных аномалиях, о явлениях с необъяснимыми свойствами. Черт знает, как это исправить, но совершенно точно, что это случилось из-за нас. Это ответ грибницы на нашу агрессию, защитная реакция, которая в любую секунду может превратиться в карательную акцию, в интервенцию. Ты хочешь стать последней каплей, которая запустит неуправляемый процесс? Не хочешь. Именно поэтому больше никаких походов в Зону в ближайшее время не будет. Я доходчиво объяснил?

Вербицкий молчал. Он отвел глаза, упер взгляд в фоторамку, которая стояла на краю стола. Это же Лия и маленький Сенька! Какая она была красивая и как сильно то, что от нее сейчас осталось, не похоже на фотографический портрет… И что с ней происходит теперь? На попытку Дениса узнать о ее здоровье, еще тогда, через два дня после поездки в Зону, Геннадий отреагировал холодным молчанием. А на просьбу пообщаться с Сенькой вообще жестко отбрил. Типа, что взрослому парню нужно от ребенка? Пусть заводит себе друзей, девушек и общается, сколько хочет! Денису тогда стало очень грустно. Между ним и Сенькой осталась недосказанность, весьма неприятная. Очень хотелось как-то реабилитироваться перед мальчиком; обидно, когда кто-то считает тебя предателем. Да и, кроме того, было ведь у них с Сенькой настоящее взаимопонимание, как у братьев. Может, конечно, просто показалось…

– Послушай еще. – Айзель понизил голос. – Не хотелось признаваться, но уж ладно. Я не всемогущий, если что. Так скажем, не Господь Бог. После нашего вылета мне пришлось напрячь все свои связи, чтобы самому не загреметь на нары. Больше не хочу. Не имею права. Мне нужно сына на ноги поставить.

– Да, понимаю. – Денис продолжал упрямо смотреть на фоторамку с изображением чужой семьи, возможно, когда-то счастливой. Изображение расплывалось перед глазами. – Да. Да…

– Еще раз повторяю, – сказал директор; его голос прозвучал крайне сухо, – чтобы не было недопонимания. Никаких походов в Зону. По крайней мере, в ближайшее время. И запомни хорошенько – даже если ты там выживешь, что маловероятно, я сдам тебя полиции по возвращении. Понятно?

Денис молча кивнул.

– Замечательно. Можешь идти.

Пробормотав не особенно вежливое «до свиданья», Денис покинул вылизанный до блеска кабинет Айзеля. Внутри клокотало возмущение. Не на директора – Вербицкий знал, что его начальник не такой уж везунчик по жизни. Добился успеха сам, да еще и достаточно пострадал от судьбы, несмотря на все свои миллионы. И вообще как можно обижаться на человека, который вложил столько денег в лечение Нелли? Он же не виноват, что улучшения не наступило. Но от этого не становилось легче…

Денис только совсем недавно задумался о том, что никто не обязывал ее усыновлять внука. Она могла сдать его в интернат или стать ему опекуном с ограниченной ответственностью, как ее соседка сделала с детьми своего сына-наркомана, умершего от передоза. Тогда государство приплачивало бы ей, но к ним в дом постоянно ходили комиссии, которые учили бы ее, как лучше воспитывать мальчика, и проверяли, выполняются ли инструкции.