Яблоневый сад

Их первое и главное достоинство – нежная, светлая нравственность. Иногда сталкиваешься в художественных произведениях с нравственной энергией иного склада и заряда – тяжёлой, воинственной, требовательной, непонятной, тёмной – и часом задумываешься: а что же в этом нравственного такого? У Антипина проза напитана именно нежной, ласковой, доходчивой – как всё доброе – нравственностью дня и света. Она неназойливо, тихо, почти шёпотом говорит тебе: пожалуйста, стань лучше, человек, хотя бы чуть-чуть. И Афанасий Антипин несложными, понятными и взрослому, и малышу, ходами показывает, как же можно стать лучше, чище, честнее. Почитайте его повесть «Первый увал» (1973), и вы обязательно хотя бы немножко, но преобразитесь: станете, быть может, сговорчивее со своими близкими, вас потянет к уютной, ладной семейной жизни. Вам, быть может, захочется побыть рядом с мудрой, но несколько ворчливой бабушкой Стёпки Королёва; с его деловым, вечно занятым, но спокойно-рассудительным отцом – надёжным мужиком сибирской глубинки; с его хлопотливой матерью, о которой вразумительно ничего не можешь сказать, но отчётливо понимаешь – славная она; с его маленькой сестрой Маняшкой, которая беспрестанно сердит своего неугомонного брата, но которую он всё одно любит, – и мы её любим. Все они хорошие люди. Они сложились в семью, спаялись в неё, хотя все такие разные. В них редко побеждает раздражение друг к другу, с ними и в них всегда нежность. Посмотрите, как она с ними живёт, как она воспитывает их, ведёт друг к другу: Стёпка однажды долго пробыл на рыбалке, поймал большого окуня, дома его уже давненько поджидали, готовились устроить ему основательную головомойку за то, что неизвестно где пропадал. И вот он заходит домой с матёрым окунем.

«…Человек, который закармливает семью свежей рыбой, заслуживает того, чтобы за ним иногда и поухаживали. Мать расчистила угол стола от ещё не убранной после обеда посуды, насухо вытерла клеёнку, поставила еду, даже стул пододвинула, словно я гость какой, и пригласила:

– Садись, рыбак, промялся небось.

– Утром-то ведь чуть хватнул да и умёлся, почитай, голодный, – в тон матери сочувственно сказала бабушка.

На другом конце стола лежал мой окунь. Отец с Маняшкой любовались им и вполголоса переговаривались:

– Большущий? Да, папа?

– Да, – вполне серьёзно признавал отец.

– Другие мальчишки только гольянов ловят, а наш Стёпка ловконько: раз – и окунища вон какого здоровенного поймал. Да, папа?

– Да, – признавал отец и это.

Маняша, считавшая своей обязанностью всеми мерами помогать взрослым и воспитывать меня – не замечать моих достоинств и не оставлять без внимания даже малейшего промаха, – тут на какой-то миг забылась и подарила мне взгляд, в котором я прочёл сияние гордости: её брат в рыбацких делах оказался на голову выше всех подъяровских мальчишек.

Я деловито заскребал остатки картошки на сковороде, стараясь показать, что все эти почести не кружат мне голову…»

Помнишь эту картинку и думаешь о ней. Хотя – о чём, казалось бы, особо-то размышлять и что помнить? Всё так просто, чисто и ясно, как воздух. Но – как без воздуха?

В первой книжке Афанасия Антипина «Разговор о детях» (1964) много историй, все они о детях, о воспитании. Они нас волнуют. Невозможно, к примеру, не сопереживать – а значит, становиться хотя бы на капельку лучше – тому, как Юра, пятиклассник, совершил в походе скверный поступок и по существующему в отряде суровому закону его следовало за это отправить домой. Юра стал горячо просить, чтобы его оставили в отряде, обещая хорошим поведением искупить свою вину. Ребята заколебались и уже, видимо, готовы были смягчиться и пойти на уступки, как вдруг случилось нечто совершенно невероятное. Юра опустился на колени и, молитвенно сложив руки, начал слёзно причитать и просить: