И однажды совершенно неожиданно Стёпка задаёт себе вопрос: кого надо любить? «Перво-наперво, – отвечает он себе, – мать с отцом. Потом, конечно, бабушку. А Маняша… её тоже надо. Потом тётю Агу с дядей Сёмой, дядю Васю с тётей Катей, дядю Витю с тётей Верой, тётю Шуру с тётей Груней, за ними – их детей… Короче говоря, всех близких родственников, сколько бы их ни было».
Да, в этом отношении всё понятно растущему Стёпке. Но его душа уже так развилась от любви всех, кто его любил, что он не может не спросить себя: а как же быть с Ефимом Цаплей, которого взрослые за что-то недолюбливали и посмеивались над ним за то, что он «длиннющая сучковатая жердь, расщеплённая надвое от земли до половины, а ближе к вершине пригнутая. А там, на вершине, самый огромный птичий нос торчит»; он «не то тронутый, не то умный, нескладный, подслеповатый бобыль…» Стёпа случайно познакомился с Ефимом. И понял, что взрослые неправы, надсмехаясь над ним. Ефим достоин только любви и сочувствия. И – полюбил его. Они стали друзьями. Какие замечательные разговоры они вели:
«– Дядя Ефим, – спрашивал я его, – а почему у коровы четыре ноги, а у человека только две?
Мой вопрос приводит Ефима в восторг:
– Поразительно! Стёпа, ты умница! Да! Потому что глупому человеку такой вопрос никогда не придёт на ум…»
«– Дядя Ефим, смотри, смотри, туча-то какая! На медведя похожая. Как есть медведь: вон голова, а вон тебе и ноги…
Ефим задирает голову, внимательно смотрит на тучу, потом вниз, на меня, и снова изумляется:
– У тебя прекрасное воображение…»
Но родителям Стёпы не очень-то нравится, что он привязался к чудаку Ефиму; не отпускают мальчика с Ефимом на рыбалку. «Приворожил парня, совсем приворожил…» – ревниво ворчит бабушка.
«Я понимал, – рассуждает рассказчик, – что виноват. Чего это к чужим липнуть, привораживаться, глаза на них пялить, когда свои есть? Родные». Но Стёпке, как бы он себе ни доказывал, всё же грустно. Ему грустно оттого, что его бабушка, мать и отец не могут понять то, что ясно умудрился понять он, шестилетний: в сердце всегда есть место для любви, даже для тех людей, которые и десятой водой на киселе ему не приходились; или так понял он: кого надо любить? – надо любить всех, кто достоин и ждёт твоей любви.
Вся незатейливая проза Афанасия Антипина доказывает простую мысль: человек формируется, воспитывается, развивается в любви, а в нелюбви разрушается, нравственно сгорбливается, мельчает и прежде физической смерти умирает духовно. Такая смерть может наступить и в детстве.
(1996)Двадцать минут с ангелом
Полки с беспорядочно расставленными книгами, их корешки потёрты, изломаны, письменный стол в навалах бумаг, за окном однотонный дождь. В расшатанном кресле сидит молодой, но с пыльцой седины в волосах мужчина. Небрит, уныл, сер. Задумался.
Словно бы очнувшись, стал ворошить на письменном столе небрежно усыпанные мелкими, косоватыми строчками листки. Досадливо отодвинул их, сжал зубы. В его руках хрустнула, сломавшись, авторучка. Пристально посмотрел в раскрытой книге на портрет драматурга Александра Вампилова.
«Вампилов, Вампилов!.. Я надеялся, сценарий фильма о тебе напишу этак быстрёхонько, размашисто: он – безобидная короткометражка. Но, уважаемый мой драматург, наседают и грызут досадные мысли, – работа тормозится, буксует. Я – завяз!