Яд минувшего

Матильда провела рукой по светлому дереву и попробовала открыть колодец: куда там, крышка словно прилипла. Ее высочество с трудом приподняла тяжелую штуковину, внутри булькнуло: чернильница была полна, но сдаваться не собиралась. Принцесса подперла подбородок кулаком и уставилась на упрямую вещицу: мастер, судя по всему, агариец, изобразил деревенский крытый колодец на нефритовой подставке. Возле сруба лежала колода, из нее пили гуси, на них тявкал лопоухий щенок. Матильда ощупала фигурки в поисках пружины – без толку, от гусей ничего не зависело, от собачонки тоже. Принцесса зачем-то развернула игрушку так, чтоб главный гусь заслонил пса, и обнаружила за колодой лягушонка. Маленького, с булавочную головку. Алатка тронула паршивца пальцем, и крышка с похожим на кваканье звуком отскочила.

Чернильница была полна, и чернила были ярко-синими.

Влажно блеснувший глаз заставил вздрогнуть и отшатнуться. Женщина замотала головой, прогоняя то, что не прогоняется.

– Гица, долго еще? – напомнил не столько о деле, сколько о себе Лаци. – Темнеет уже.

– Сейчас.

В самом деле, сколько можно пялиться в синеву? Это ничего не изменит. Удо уже умер, они с Дугласом тоже бы сдохли, если б не добрый внук. Впору прослезиться от умиления! Матильда не прослезилась, а торопливо ткнула пером в холодный блестящий глаз, полетели брызги. Чернила были обычными, черными, смертная синь плескалась у нее в голове.

– Тварь закатная! – крикнула принцесса розовой пастушке над камином, та глупо улыбнулась. Матильда отпихнула золоченый подсвечник и выдернула из бювара с оленятами белый лист: пора было кончать. С письмами, имбирной одурью, ложью, бессилием.

«Я не получала твоего письма, а ты – моего. Ты благодарил меня за беспокойство, я справлялась о твоем здоровье. Храни тебя хоть Создатель, хоть Леворукий, только живи.

Матильда»

Записка вышла короткой и при всем своем вранье правдивой до последней строчки. Добавить было нечего, разве что назвать Роберу убийцу Удо, только этого она не могла. Альдо – подлец, но пусть с ним рядом останется хоть кто-то. Иноходец друга не предаст, а вот друг о бабкином письме спросит. Нужна вторая записка, та, которую можно показать.

«Милый Робер, я счастлива, что ты пришел в себя. Буду рада видеть тебя в Тарнике, но не раньше, чем лекари…»

Нет, такое она никогда не напишет, разве что какому-нибудь Хогберду.

«Мой дорогой Эпинэ, благодарю тебя за чудесную записку…»

«Сударь, вы были так милы…»

К Змею! Надо забыть о синей смерти и написать так, словно все в порядке. Улик внук не оставил, а ночной кошмар и лживый взгляд – не доводы.

«Твою кавалерию, сколько можно валяться?! А ну поднимайся и живо ко мне, в Тарнику, касеру пить, лентяй эдакий. Мне везут дайтского щенка, кобеля, как раз с именем поможешь.

Жду. М».

Два письма были готовы, и Матильда взялась за третье. Оно вышло подлиннее.

«Ваше Высокопреосвященство, я обращаюсь к Вам не как к лицу духовному, а как к другу моего друга. Мы больше не увидимся, и я не стану сообщать Вам, куда направляюсь. Вы все поймете сами, но я не найду себе покоя, зная, где и с кем оставляю дорогих мне людей. Герцог Эпинэ слишком благороден, чтобы уцелеть, а Ричард Окделл доверчив и неопытен. Я прошу Вас о них позаботиться.

Матильда Алати».

Они больше не встретятся, незачем. Эпинэ останется с сюзереном, а она будет спаивать крыса и надеяться на Левия. Знал бы Робер, кем он был для нее на самом деле, был и останется, несмотря на всех доезжачих и кардиналов… И всего-то одна ночь, а не забыть!

«P.S. Моя последняя просьба касается моего внука. Я посылаю Вам алую ройю. Пусть орден Славы примет ее как вклад за спасение души Альдо Ракана. Это все, чем я могу ему помочь».