Яд минувшего

Из полумглы одна за другой выплыли четыре серые точки. Моль! Ах ты, пакость эдакая! Луиза отшвырнула одеяло и, извернувшись, прихлопнула одну за другой пару серых дряней. Уцелевшие неторопливо и нагло взмыли вверх. Госпожа Арамона с шипеньем ухватила шитый зелеными шелками шарф, подскочила, сбила еще одну бабочку и расхохоталась, уперев руки в костлявые бока. В последнее время ей часто становилось смешно. То ли от страха, то ли от Эйвона.

– Сударыня, – длиннолицая служанка старательно присела, – чего изволите?

Джоан, как удачно! Надорская проныра наладилась в Эпинэ и старалась угодить будущим хозяйкам за счет старой. Капитанша давно собиралась расспросить услужливую сороку, но рядом постоянно крутились злющие вороны. То ли гостье не доверяли, то ли Джоан.

– Подай мне платье. – Луиза с трудом подавила неподобающее знатной особе желание самолично поднять с пола одеяло. – Черное.

– Сейчас, моя эрэа, – засуетилась камеристка, жадно тиская алатский бархат. – У нас все говорят, эрэа в красном – роза, а в черном – королева.

Зато в зеленом – гусеница, а будь потолще, сошла бы за капусту. В детстве и юности Луиза была, прямо скажем, толстовата, но после родов, к вящему неудовольствию Арнольда, усохла. Бравый капитан предпочитал спать на перинах, а не на стиральных досках. Именно это ублюдок и проорал заставшей его с кухаркой супруге, потом, правда, одумался. На жену ему было начхать, но терять место в Лаик не хотелось, а Луизе не хотелось радовать маменьку своими бедами, вот оба и молчали: и она, и муженек…

Перед самым носом, пользуясь беспомощным состоянием капитанши, проплыла очередная моль.

– Вот ведь пакость, – не выдержала «королева». – Вы бы хоть лаванду по сундукам разложили!

– Хозяйка не купит, – пробурчала служанка, едва не подавившись взятыми в рот булавками. – Денег у нее нет на лаванду…

– Так дороже ж выходит, – не поняла Луиза. – Сколько трава стоит, а сколько – одежда.

– А ей чем хуже, тем лучше, – Джоан покончила с корсажем и взялась за рукава. – Как есть коза припадочная! Ходит в тряпье, сама ни кожи ни рожи, а уж гонору… И было б с чего, а то ведь покойник перестарка взял. Добро б хоть с деньгами, так ведь нет, приданого восемь кошек да четыре огурца. Моей эрэа не туго?

– Не туго, – девица Кредон тоже была ни кожи ни рожи, но с приданым, и достался ей не герцог, а краснорожий солдафон. Госпожа Арамона давно забыла, когда они с Арнольдом возненавидели друг друга – до брачной ночи или после, а как с этим было у Повелителей Скал?

– Эрэа Эдит хотела платье надеть, что эрэа Айрис привезла, – наябедничала Джоан, – так хозяйка его в камин кинула.

– И что платье? – Если Эдит не сбежит из дома вслед за сестрой, то Луиза Арамона и впрямь – роза. – Сгорело?

– Лиф прогорел, а юбки ничего… Эрэа Эдит вытащила, как мать ушла, только руку обожгла.

Айрис не стала бы ждать, пока герцогиня выйдет, но она девица с норовом, а Эдит с Дейдри совсем мышата.

– Руку под холодную воду надо, – буркнула Луиза, – а потом касерой облить и маслом смазать.

– Мазали, – кивнула служанка, – я и мазала, только пузыри все равно пошли. Эрэа Эдит боится выходить, герцогиня заметит, сразу поймет, что платье из камина вытаскивала.

Нет, Мирабелла даже не мармалюка… Ослица однокопытная чужих детей морит, а герцогиня – своих. Луиза подставила Джоан второй рукав.

– У меня была подруга, – болтуньи средних лет вечно говорят о подругах и соседках, – она после смерти мужа умом тронулась. Говорили – с горя, а я думаю – сдуру. Завела б любовника, как все делают, глядишь, и полегчало бы. Вот и ваша герцогиня…

– Заведет такая, – в сердцах бросила служанка, возясь со шнуровкой, – как же! Она и при муже коряга корягой была. Герцог, он не зря к Дженни, лесничиха которая, ездил. Мы-то видели да молчали, не старый еще, как не погулять от такой немочи бледной? Ума не приложу, как она прознала, не иначе кто со злости брякнул.

Со злости. Или от зависти. Или от скуки. Было б про что брякнуть, а желающие найдутся. Кто ж ей насплетничал про Арнольда и вдову бакалейщика? Жоржетта? Или все-таки Тессина?

– Ну и что было потом? – с веселым любопытством осведомилась капитанша.

– Ничего, – фыркнула Джоан. – Поерепенилась маленько, а потом, глядь, опять жена с пузом, а муж – в кустах. Так и жили, пока дурь эта не заварилась. Ох, доложу вам, и натерпелись мы, когда на наши головы солдат накликали…

«Так и жили, пока дурь не заварилась…» Бедная Мирабелла, чужая и в замке, и в постели мужа. Была бы бедной, если б не пилила все, что дышит. Мало ли где болит, дети не виноваты.

– Готово, эрэа! – Камеристка от восторга аж глаза закатила. – Красота! Чистая герцогиня, не то что эта…

Вот она уже и герцогиня, да еще и чистая, хотя голову мыть все равно пора.

– Спасибо, – поблагодарила госпожа Арамона, – руки у тебя шелковые. Нечего с такими в Надоре сидеть. Хочешь в столицу?

– Как же не хотеть? – Сплетница расцвела не хуже пресловутой розы. – С эрэа хоть в Закат… Только пусть эрэа пока не говорит, а то съедят меня на кухне… Хетер с Мэри первые.