Яд минувшего

Чернильница закрылась без вывертов, звонко и весело щелкнув крышкой. Красивая игрушка на красивом столе. Цветочные гирлянды, улыбающиеся лица, пчелки, бабочки, оленята… Тот, кто заказал краснодеревщикам все это великолепие, кусаться и царапаться не любил и не умел, за что и поплатился. Хотела бы она, чтоб Альдо вырос травоядным? Чего она вообще хотела?

В приемной пахло касерой и чесноком. Дуглас развалился в кресле, Лаци и сержант-южанин стояли у окна, смотрели в зимний парк. Снег так и не пошел, на серых ветках бурыми шишками торчали птицы.

– Ты ведь Дювье?

– Да, ваше высочество. – Какая славная физиономия, немного похож на Ферека, только постарше.

– Это письмо отдашь Роберу, и вот еще что…

– Да?

– Ты обедал?

– Обедал.

– Тогда отправляйся, а то в самом деле стемнеет.

– Будьте здоровы, ваше высочество.

– Буду! – Колдовской камень и письмо Левию остались в руке. Смеркалось, на замерзшие яблони наползали полные снега тучи. Почему она отказалась от помощи единственного друга? Да потому что дура старая!

– Дуглас, я должна тебе сказать одну вещь. Лаци, ты куда? Тебя это тоже касается!

– Что-то случилось? – Темплтон вскочил и замер, словно сделавшая стойку дайта. – С Робером?!

– Эпинэ пришел в себя, с ним все в порядке. – Какая серая зима, все как пеплом засыпано. – Лаци, я решила. Утром мы возвращаемся в Сакаци. Дуглас, ты нас проводишь?

4

– Ты не рано встал с постели? – задал сакраментальный вопрос сюзерен. – Выглядишь, прямо скажем, не блестяще. Садись. Да не туда, в мое кресло, оно глубже.

– Я не рано встал, а поздно. – Лучше кресла сейчас только кровать. – Я про Удо…

– Мерзкая история, – нахмурился Альдо, – от начала до конца. Мы с Диконом успели за упокой выпить, а он, оказывается, просто удрал.

– Как удрал? – Кабинет его величества начал медленно раскачиваться. – Кто?!

– Да Удо же! – Альдо досадливо махнул рукой. – Хотя ты же ничего не знаешь!

– Я знаю, что он оказался Сузой-Музой…

– Именно. И я, дурак такой, решил, что он поразвлечься надумал. Это Борн-то! Ты есть хочешь?

– Скорее выпить, – признался Робер. – Шадди у тебя варят?

– Сварят, куда денутся! – Альдо звонить не стал, а рывком распахнул белую с золотом дверь. – Шадди и горячего вина! Обед через час в Полуденной столовой… Так вот, Робер, я был зол, как все закатные кошки. Мало мне олларовской дряни, так друг, с которым сорок пар сапог истоптано, из тебя шута делает. Как я эту… Сузу-Музу не придушил, сам не знаю!

– Он признался?

– В шутках – да, в том, что хотел тебя убить, – нет.

– Он не хотел, – потолок опустился и теперь медленно кружился над самой головой. – Салиган врет!

– Ты знаешь про Салигана? – быстро переспросил сюзерен. – Откуда?

– У меня был Карваль. – И выставленный из столицы Грейндж, но про глазастого теньента лучше промолчать. – А разве это тайна?

– От тебя – нет. Постой…

Закатные гимнеты в алых туниках внесли вино. Разве анаксам прислуживали воины? Хотя не все ли теперь равно.

– Пей, – Альдо самолично подал своему маршалу кубок, – а шадди подождешь, его в буфетной не держат. Я эту отраву в рот не беру, не мориск.

– Я тоже, – в первый раз после Сакаци Робер был с Альдо полностью откровенен, – но от него голова меньше болит.

– Понятно. Из Салигана мы вытрясем все, что он знает, если знает. Он не эорий, если что, отправится к палачу. С Удо сложней, его кто-то вынудил сыграть в Сузу-Музу. Чем, не знаю, но заставил, и бедняга играл…

– Что он говорит? – Это вино, обычное вино, а кажется, в темном стекле горит свеча. – Прости, голова кружится.

– Сейчас вызову гимнетов и отправлю тебя домой.

– Не нужно. В чем признался Борн?

– В том, что розыгрыши – его рук дело. Дескать, хотел меня остановить, а так я бы слушать не стал…

– Он прав, – Робер отставил наполовину заполненный огнем кубок. – Ты слушаешь только себя.

– И потому мы сейчас в Ракане, а не в Сакаци! – Альдо весело подмигнул и вновь нахмурился. – Хотя в чем-то прав и ты. С Борном я наделал дел, но уж больно он меня взбесил, а тут еще Матильда с Левием явились. Короче, прогнал я Сузу-Музу с глаз долой, а Дику за какими-то кошками велел взять солдат и проводить его до Барсины. Потом представил, какую рожу скорчит Матильда, и решил дать им попрощаться. Тут все и началось…

Сюзерен замолчал. Он ждал вопроса, и Эпинэ спросил:

– Что началось?

– Если бы я знал. – Альдо взял вино и тотчас поставил на стол, словно обжегся. – Похоже, я становлюсь трусом, всюду отрава чудится.

– Дай мне, – протянул руку Робер, – я попробую.

– Обойдешься, – отрезал его величество. – Ты мне нужен, и ты мой друг. Отравишься, с кем я останусь? С Диконом? Так он щенок щенком, только ушами не трясет.

– А зачем было его цивильным комендантом ставить?

– На всех должностях, – голос Альдо зазвенел, – слышишь, на всех важнейших должностях у меня будут эории. Дикон вырастет, а пока пускай Нокс отдувается. Кстати! Давно хотел сказать. Запиши мне песню, которую пел на коронации.

– Попробую, – вопрос застал Иноходца врасплох, – но… Сам не пойму, как вспомнилось, день такой был, особенный…