Яд минувшего

Енниоль постарел и похудел. Без желтых одежд и бороды он казался то ли удалившимся от дел лекарем, то ли книжником, только глаза смотрели жестко и мудро, но врачи часто так смотрят. Робер передвинул кресла к камину и запер дверь. Не от врагов и не от слуг, от себя.

– Прошу достославного, – он будет говорить о делах, он должен говорить о делах! – то есть пусть достославный Енниоль сядет.

– Блистательный может называть сына моего отца Жеромом из Рафиано, лекарем и астрологом. Чем меньше наши беседы напомнят об оставленном в Агарисе, тем лучше для нас и хуже для подслушивающих и подглядывающих.

– Хорошо, – согласился Иноходец. – Я должен говорить «вы» и называть по имени, то есть по новому имени?

– Так лучше, – подтвердил Енниоль. – Правнуки Кабиоховы не вступают в земли внуков Его. Те, кто не любит меня, узнав о деле моем и о том, что надевал я подрубленные одежды и брил лицо, встанут между мной и народом моим. Сыну отца моего не так долго осталось глотать пыль дорог, и не страшна мне хула неразумных, но навис камень над домом нашим, и не время искать покоя.

– Достославный Жер…

– Нет достославных в пределах вотчины внуков Его. – Слова были резкими, а глаза усталыми. Как же они все устали!

– Простите… Господин Жером, хотите вина или плохого шадди?

– Зачем отказываться от того, что предложено? – Черно-седая бровь поползла вверх. – Вино – не пища, оно обостряет ум и располагает к откровенности. Жером из Рафиано с радостью примет чашу из рук герцога Эпинэ.

Енниоль продолжает верить. Трое у оврага тоже верили. И старший, с родимым пятном, так и не назвавший своего имени, и мальчишка с глазами Мэллит, и сама Мэллит… Лэйе Астрапэ, ну зачем она здесь?!

– Послушайте, Енниоль, – рука сама легла на браслет, – я должен сказать… Должен признаться… Мы убили ваших гонцов.

– О чем говорит сын твоего отца? – Енниоль, диво дивное, казался растерянным. – Слово мое слишком тайно, чтоб вложить его в чужие уста. Не было посланных к твоему порогу до этого часа.

Говорит правду? Лжет? Все знает и хочет спасти свою жизнь? Но тогда зачем он пришел к убийце? Зачем привел Мэллит?!

– Блистательный начал говорить, – Енниоль больше не пытался быть Жеромом из Рафиано. – Выпавший каштан нельзя вернуть в кожуру. Сын моего отца ждет правды, и пусть она режет как нож и жжет как огонь.

Пусть жжет и режет, и гори все закатным пламенем! Мэллит и впрямь Залог, залог правды, но что разбередило ее рану? Клятва Ракана или болезнь Эпинэ? Ара связала двоих мерзавцев и гоганскую девочку, впутав ее в самую подлую из земных игр.

– Блистательный сожалеет о сказанном?

О сделанном сожалеет, о сказанном – нет. Робер прикрыл глаза, собираясь с мыслями, Енниоль ждал.

Если бы не правнуки Кабиоховы, они бы с Альдо до сих пор сидели в Агарисе или плыли неведомыми морями. Выходит, во всем виноваты гоганы? Если Альдо не повезет, он так и скажет. За спиной зашуршало – его крысейшество. Эпинэ немедленно подхватил вновь обретенное сокровище. Смешно, но, чувствуя под ладонью живое тепло, говорить было легче.

– В Лэ к Альдо пришел один человек. Он сказал, что вы купили армию Симона Люра и гарнизоны на пути к столице, и потребовал Гальтару.

– Половина сказанного – правда, – желтоватые пальцы потянулись к несуществующей бороде, – половина отмечена ложью. На кого походил говоривший с Первородным? Чьи имена называл?

– В Эпинэ его знали как мэтра Вукрэ из Сабве, он торговал шерстью. Лет пятьдесят, темно-рыжий…

– Я знаю, кто это, – глаза достославного холодно блеснули. – Он носил имя Финахиоль, и смерть его выросла из его же предательства. Сын твоего отца стал рукой Кабиоховой, что убирает из корзины гнилые плоды и бросает на дорогу.

– Финахиоля убил не я. – Пусть мэтр Вукрэ и пытался обокрасть своих, дело не в нем, а в том, что натворили они с сюзереном! – С Вукрэ вышло случайно. Альдо его толкнул, он упал и разбил голову о камень. Мы не знали, что делать… Убийство посла означает войну, а Симон Люра служил вам. Мы не хотели, чтоб он узнал. С Вукрэ были слуги, мы… я заманил их в лес и велел убить.

– Носил ли один из мертвых отметину на лице? – Рука Енниоля коснулись щеки. – Вот здесь.

– Да, – твердо ответил Робер. – Его убил я, а перед этим спросил имя. Он не ответил.

– Его имя было Варимиоль, – лицо достославного совсем окаменело, – четвертый из сыновей моего отца. Ему доверили то, что не следовало доверять, он же сделал то, чего не должен был делать. Финахиоль не более чем мул, везущий на спине кувшины с горючим маслом, Варимиоль был погонщиком.

Блистательный снял с моей совести черный камень и возложил на душу светлый. Сын моего отца оплачет брата своего и возблагодарит Кабиоха за то, что не случилось непоправимого. Где остались пришедшие за чужим?

– В овраге, – пробормотал Иноходец, – на краю леса Святой Мартины. Это в старой Эпинэ… Там все… Люди и мулы.