Читаем Ядовито-розовая ручная граната (СИ) полностью

Джон взял свою кружку, сделал глоток и покачал головой. Он был способен распознать ритуал, когда видел его, и Шерлок мог бы не пускаться в столь длинное объяснение. Возможно, друг пытался оправдать свои действия логикой, но совершенно очевидно, что сам акт записывания произошедшего превратился в нечто важное, и как часть процесса выздоровления, и как попытка прогнать боль. Иначе, зачем бы еще прилагал Шерлок так много усилий для занесения на бумагу эмпирических данных, даже находясь в середине мучительного приступа?

- Ну, на этот раз у тебя есть свидетель, - отметил он, поднимаясь на ноги и чувствуя, как в груди разливается тепло, когда Шерлок автоматически последовал за ним. Именно в этом Джон был неуверен больше, чем в чем-либо другом – насколько легко и непринужденно воспримет Шерлок собственную привязанность.

В глубине души он боялся, что Шерлок будет стараться избегать любых проявлений близости за пределами спальни, но вместо этого тот, похоже, с готовностью принял их, и тело его двигалось практически неосознанно, словно ища присутствия Джона. Он не прикладывал никаких усилий, чтобы удержать дистанцию. Может быть, со временем, когда они почувствуют себя более уверенно в этой новой для них сфере отношений, все изменится, но сейчас, пока интимность между ними только расцветала, нахождение рядом друг с другом казалось жизненно важным.

- Что ты не можешь вспомнить? – спросил Джон, усаживаясь на диван и лениво разваливаясь, в то время как Шерлок аккуратно опустился на краешек около него, подогнул под себя ноги и подвинулся так близко, что острый угол его колена почти лег на бедро Джона.

- Последовательность проявления симптомов, - пояснил Шерлок, постукивая ручкой по бумаге и проводя одной рукой по волосам. – Я отдаю себе отчет обо всем вплоть до прибытия на место преступления, но затем начинается путаница. Я помню убитую женщину – отравление угарным газом – и различные цвета повсюду.

- Так цвета появляются первыми? – Джон неторопливо протянул руку, заправляя пальцем выбившийся из общей массы завиток, а потом погладил затылок, каждую секунду ожидая, что Шерлок отстранится, но все было совсем наоборот: тот подался навстречу, наслаждаясь лаской, и губы его приоткрылись от удовольствия, когда он потер ладонью колено Джона.

Джон опустил свою руку на руку Шерлока, переплел их пальцы и сжал, когда друг кивнул в качестве ответа. Было сложно вспомнить что-то, кроме самого расплывчатого впечатления от того утра – тошнотворное беспокойство и выбивающее из колеи замешательство – но постепенно он заставил себя сосредоточиться на деталях.

– Ты с трудом держал равновесие, - наконец произнес Джон, - и был чувствителен к шуму. Назвал Грега «металлически-серым».

- И «безжалостный Бетховен», - пробормотал Шерлок, записывая что-то аккуратным почерком. – Это я помню. Донован и Андерсон были острыми, как колючая проволока, но Лестрейд – гладкий и прохладный.

Тогда слышать эти случайным образом всплывавшие в мозгу Шерлока ассоциации было завораживающе. Сейчас, оглядываясь назад и смотря с точки зрения стороннего наблюдателя, в некоторых из его характеристик можно было уловить смысл. И Салли, и Андерсон всегда стремились помешать Шерлоку, цепляя его колючками своей неприязни. С другой стороны, во вмешательстве Грега не было злого умысла. Каждый раз, когда он в ходе расследования вставал на пути Шерлока, его действия были вызваны необходимостью соблюдения процедурных норм, а не мелкой личной местью.

- Почему Бетховен? – с любопытством поинтересовался Джон, чьи знания об авторах классических музыкальных произведений были, в лучшем случае, ограниченными. – Ты и в самом деле слышал музыку?

Он еще не закончил вопрос, а Шерлок уже рассеянно замотал головой, продолжая торопливо писать. Его правая рука была в непрерывном движении, оставляя за собой на чистом листе ровные строчки. Однако левая по-прежнему находилась под ладонью Джона, но не как пассивный пленник, а скорее как охотный участник: пальцы поглаживали кожу в неосознанной попытке поддержать взаимосвязь.

- Это впечатления, ощущения. Не столько слуховые, сколько… - Шерлок помедлил и посмотрел на Джона, словно старался подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что же он имеет в виду. – Я назвал так Лестрейда не потому, что он по звучанию напоминает какую-то из композиций Бетховена, а потому, что в его характере отражаются схожие черты. Он тверд, решителен и прям в профессиональном плане.

- Безжалостный?

- Безжалостен не Лестрейд, безжалостны к нему. Жизнь Бетховена была полна безответной любви и трагедии, - Шерлок пошевелился, вновь опустив взгляд на записи. – Есть некоторые параллели.

Джон сжал губы, глядя на полупустую кружку. Ему следовало бы раньше осознать, что странные описания, срывавшиеся с губ Шерлока под воздействием мигрени, не были простыми поверхностными фразами. Друг смотрел на мир и видел все, как оно есть, не стыдясь и не извиняясь за это. Был смысл в том, что даже когда его разум скручивался узлом, часть из более глубоких, более личных наблюдений влияла на его восприятие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература