Читаем Ядовито-розовая ручная граната (СИ) полностью

Джон наблюдал за ним, склонив голову набок и улыбаясь, словно мог видеть, как заключения и выводы вставали на свои места в голове друга. В конце концов, он протянул руку, переплел их пальцы и притянул Шерлока к себе. Дыхание их смешалось, губы Джона коснулись его губ, и он прошептал: «Теперь они никогда не будут разрушены». Горячие ладони гладили спину, проводя по ребрам, а язык Джона скользнул внутрь, изумительно отвлекающий, прежде чем он отклонился и встретился с Шерлоком взглядом.

И тот, наконец, смог увидеть всего Джона, все слагаемые, что составляли его целое: врач и друг, воин, защитник. Там были и другие, не получившие пока определения, части, пылкие, страстные, несомненные, слившиеся в простой клятве.

- Никогда, пока я здесь.

Шерлок проснулся; слова эти продолжали звучать в его мозгу как брачный обет, реальные настолько, что на мгновение ему показалось: Джон произнес их вслух. Но нет, сон все еще держал того, закутанного в дружелюбный уют укрывавшего обоих одеяла, в своей власти. Их руки и ноги были переплетены, удерживая вместе, не изменив ни на йоту своего положения с тех пор, как сознание ускользнуло от Шерлока - словно раздельное существование больше не было возможным. Он крепко прижимал к себе уткнувшегося лицом в его плечо Джона, обхватив того обеими руками; глубокое дыхание перекатывалось между ними подобно слышимым издалека волнам.

Поза, в которой они лежали, была идеальна, ибо, с одной стороны, Джон был совсем рядом, а с другой – Шерлок мог свободно скользить пальцами по его спине и бокам, наслаждаясь восхитительным ощущением живой плоти. Точно так же, как и в его сне, воспроизведенном с настолько невероятной точностью, что граница между вымыслом и реальностью расплылась, принеся горечь неуверенности.

Но нет, все это происходило наяву. Шерлок ощущал мельчайшие детали, что могла дать лишь действительность, когда мысленно составлял карту этого человека – его друга и любовника. Кожа, иссушенная и состаренная афганским солнцем: на тыльной стороне шеи – сильнее, та, что была скрыта в тени, под лопатками - слабее. Шрамы, тонкие, и едва заметные, и грубые: злые швы соединенной вновь плоти, рассказывающие свои истории. Особенно захватывающей была паутина на плече, буйство линий – дорожная карта, что привела его сюда.

Было время, когда Шерлок задумывался: а что было бы, если бы пуля не нашла свой путь в тело Джона? Оставался бы тогда его друг все еще там, на выгоревшей земле среди истерзанных войной людей, убивая одной рукой и исцеляя другой?

Шерлок отказывался верить в то, что все предначертано заранее, считать каждое решение, что еще предстоит принять, уже где-то высеченным в камне, но мысль, что Джон появился в его жизни по вине простого случая, была болезненно неприятной. Идея же о том, что Джону пришлось пережить ранение, сепсис и мучения разума, не находящегося более в согласии с миром вокруг, была еще тяжелее. Однако перед самим собой Шерлок признавал: он не может утверждать, что желал бы, чтобы все это не случилось – конечно нет, когда без этого его собственная жизнь была бы совершенно другой.

Для начала – короче.

- О чем бы ты ни думал, прекрати немедленно, - пробормотал Джон голосом, хриплым со сна и слегка приглушенным телом Шерлока, который почувствовал, как губы друга защекотали кожу, когда тот пошевелился, зарываясь лицом в его шею. Движение руки Джона заставило их прижаться еще сильнее друг к другу – соблазнительные линии и едва ощутимая влага: следы наслаждения. – Или расскажи мне об этом. Либо одно, либо другое.

В ответ Шерлок издал неясный звук и сморщил нос, прежде чем заставить мускулы расслабиться. Вероятно, именно это неосознанное напряжение тела пробудило идеально настроенного на него Джона из неглубокого сна. Однако пальцы его продолжали ласковое исследование шрама, прослеживая слабые выпуклости расходящихся лучей и выемку там, где была утопленная в плоть основная рана. На мгновение возникло искушение отмести все эти размышления как несущественные, но Джон всегда обладал талантом заставить Шерлока поделиться тем, что тот предпочел бы держать при себе. А сейчас, если уж на то пошло, в темноте, среди всё приукрашивающих теней, было гораздо легче озвучить его мысли.

- Я размышлял над тем, что бы произошло, если бы тебя не подстрелили, - пояснил он тихим, но не извиняющимся голосом, проводя пальцами вниз по руке Джона до локтя и обратно. – Был бы ты до сих пор в Афганистане или нет.

Объятие Джона стало крепче, и если раньше его руки просто лежали, обозначая свое присутствие, то теперь незначительное напряжение мышц превратило их в нечто менее пассивное. На самом деле, это был единственный ответ, что требовался Шерлоку – подтверждение, что эта дорога в жизни Джона была перпендикулярна той, что он предвидел для себя. Одно простое событие развернуло его и заставило двинуться совершенно в другом направлении, и результат оказался именно таким, вопреки всем вероятностям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература